Покаржевский Д.П. Воспоминания о В.М. Мясищеве

Покаржевский Д.П. 13.01.1923 г.р. В 1941г. Окончил 10 класс, работал на 32 авиационном заводе (ДУКС). Поступил в МАИ в сентябре 1941г., а в октябре ушёл добровольцем в рабочий батальон бывшего Октябрьского района (вошёл в 130 стрелковую дивизию). Воевал на Северо-Западном фронте за озером Селигер. 3 марта 1942г. дважды тяжело ранен. В сентябре 1945 года восстановлен в МАИ. По времени это совпало с возвращением МАИ из эвакуации в г. Алма-Ата. Покаржевский оказался в одной группе с Владленой В. Смирновой, в одном потоке с Новожиловым Г.В., Серебренниковым, Ю. Шмыглевским, Туполевым А.А., И.Т. Скрипниченко, С. Капицей, Бертынь и др. Курсом старше учились Минаев А., Микеладзе В.Г., Кутьинов, Виктор Макеев, а курсом младше – Решетнёв.

Хочу рассказать о встречах c Владимиром Михайловичем Мясищевым и работах с ним в МАИ с 1947 г. и в ЦАГИ с 1961 г.

В МАИ В.М. появился в марте 1946 г. после того, как его сняли с должности Главного конструктора ОКБ. ОКБ передали другим конструкторам. Самого В.М. назначили заведующим кафедрой проектирования самолетов на самолетном факультете МАИ. Первое знакомство наших двух курсов военных наборов – 1941 г. и следующего 1943 г. (а они были сильными, как мы теперь знаем по будущим работам тех студентов в КБ, НИИ и т.д.) было на лекциях В.М., которые были посвящены сравнительному анализу наших, в основном, реактивных самолетов с самолетами США и Англии. В.М. довольно подробно разбирал особенности этих самолетов и, несмотря на то, что студенты еще не привыкли к такой постановке вопросов строительства самолетов, они прониклись самой темой лекций. Особенно это сказалось, когда В.М. начал работу со студентами, ставшими дипломниками

Общение с В.М. началось у нас с периода, когда В.М. будучи руководителем кафедры дипломного проектирования в 1948 г., раздал всем студентам-дипломникам одно Техническое задание ВВС СССР по дальнему реактивному бомбардировщику (ДРБ).

Все темы проектов отличались различным полетным весом, различной полезной нагрузкой, вооружением, различной схемой шасси, двигателями, и, конечно, различными аэродинамическими компоновками. Эти дипломные проекты, которые выполнялись под пристальным вниманием В. М., сослужили серьезную службу Главному конструктору Мясищеву, когда он начал создавать в очень короткие сроки дальний тяжелый бомбардировщик.

Я был тоже из набора 1943 г., у меня тоже было задание на проект, в котором задавался тяжелый истребитель группы сопровождения бомбардировщиков с мощным вооружением обороны против истребителей противника, с которым я сразу же не мог согласился. Поскольку он летел рядом с Д.Б., я ничего особенного не ожидал найти в этом истребителе. Я предложил своему руководителю (заместителю В.М.) Назарову Г.Н. сделать не тяжелый истребитель крейсерского сопровождения, а легкий бортовой истребитель, который бы находился в отсеке вооружения большого Д.Б., вылетал во время атаки группы истребителей противника, отражал атаку и после этого возвращался на свой самолет-матку.

В перспективе эта идея была заменена ракетным вооружением для обороны, но тогда авиационных ракет не было. И такой истребитель начал возникать в умах конструкторов. Для меня это базировалось на наших схемах Вахмистрова «Звено», когда на Т.Б. базировалось до пяти истребителей. Подобные работы в США велись на дирижаблях «Акрон» и «Мекон» в 1930 годы. Истребитель на «Акроне» прикреплялся на земле и стартовал в полете с дирижабля, таким образом, решались вопросы дальности полета истребителя и исключалась уязвимость дирижабля. Назаров не решился принять такую интерпретацию задания на проект и направил меня к Мясищеву, а В.М. согласился со мной и дал мне возможность связаться с Владимиром Сергеевичем Вахмистровичу. Тот был болен, лежал, но меня, дипломника, принял и очень подробно остановился на влиянии турбулентности от самолета-матки на истребитель при взлете и посадке. Что позволило мне глубоко проработать эти вопросы. В дальнейшем В.М. увеличил мне объем работы, добиваясь, чтобы я разработал и вопросы подвески. Последняя его просьба ко мне была рассмотреть вопрос заправки топливом бортового истребителя на самолете-матке. Работа над проектом была очень интересной. В начале 1949 г. я защитил проект, им заинтересовались многие преподаватели: Шикунов, Черемухин, Остославский и др. Проект я показал во время преддипломной практики п.о. Сухому все 35 листов и пояснительную записку. Все закончилось хорошим принятием проекта.

В дальнейшем, работая в ОКБ Лавочника, я был представителем Главного конструктора на заводе № 23 в Филях, где изготавливались крылья опытной серии зенитных ракет ЛА-205-207, которые проходили испытания в большом количестве пусков. В это время В.М. уже добился получения задания на проектирование ДРБ, работал в ОКБ-23 и получил много молодых конструкторов и кроме того вернул часть тех специалистов, которые работали с ним до МАИ. Как мы знаем, в январе 1953 г. его самолет М-4 полетел и начал проходить цикл летных испытаний. В мае 1954 г. самолет был флагманом на воздушном параде над Красной площадью. В марте 1956 г. полетел более совершенный 3М. Этот самолет в разных модификациях находился на вооружении до 1980 г. В то же время мы имели соприкосновение с В.М. по его дальней крылатой ракете «Буран», которая была модификацией ракеты «Буря» конструкции Лавочкина, а точнее, Чернякова Н.С. «Буря» испытана в 18 полетах и достигла заданных величин дальности и точности полета. Эта работа шла под руководством Келдыша, он довольно часто собирал совместные совещания по проектированию этих двух ракет. Причем схемы их были по существу одинаковы, разница была в размерах полезной нагрузки и самого ЛА.

В ОКБ-23 в 1953-54 гг. я неоднократно встречался с В.М. (Генеральным конструктором) на территории завода. Он меня внимательно расспрашивал, как я работаю, на каких должностях. В.М. предлагал мне в случае возникновения необходимости обращаться к нему. Я уехал надолго в Куйбышев на отработку самолета «Анаконда» (ЛА-250А), с ракетами к нему «воздух-воздух» (ЛА-275), и на летные испытания самолета в ЛИИ как ведущего инженера по летным испытаниям. Возникли у меня проблемы в 1960 г. в связи с внезапной смертью Лавочкина, и перехода работ ОКБ к Челомею. Часть сотрудников перешла вместе с Черняковым (с «Бурей») к Челомею. А после скорого закрытия «Бури» Черняков перешел к Сухому, там начал создавать очень интересный самолет Т-4, испытанный и показавший хорошие результаты. В это время по болезни целый год я не работал, а когда приступил к работе по ЛА-400, стало трудно работать на 82-м заводе представителем Главного Конструктора при серьезных разногласиях и с директором и с приемкой и даже со своим КБ. В это время через моих однокурсников В.М. предложил мне по конкурсу поступить в филиал ЦАГИ, что я и сделал в конце 1961 года и с первых дней 1962 года я работал в НИО-10 – лаборатории перспективного проектирования.

В.М. Мясищев, как известно, в начале 1960 г. в очередной раз был отстранен от работы Главного конструктора ОКБ-23 и назначен директором ЦАГИ. Здесь проявился его опыт работы с ЦАГИ по ДРБ. Когда он пришел в ЦАГИ, первым делом он собрал некоторое количество сотрудников ОКБ-23 и организовал лабораторию № 10 для повседневной помощи себе. Кроме того он сразу же приступил к анализу имеющейся научной базы этого головного института авиационной промышленности и, кроме работ с 6-м и 10-ым отделениями организовал разработку Генплана развития ЦАГИ, имея в виду значительное расширение института. Была организованна еще и лаборатория исследования «модной” тогда космической техники под руководством Гродзовского. Я должен сказать, что коллектив основных руководителей ЦАГИ воспринял неоднозначно приход В.М. Мясищева директором ЦАГИ и в этом довольно существенную роль играл академик Струминский. Он всюду доказывал, что конструктор не может руководить научным коллективом ЦАГИ. Но практика показала, что В.М. хорошо понимал задачи института, перспективы института в дальнейшем, он внимательно исследовал перспективы всей авиационной промышленности, что заставило его создать лабораторию перспективных исследований, 10-ю лабораторию, которая являлась бы инструментом просмотра данных развития всей промышленности. С первой задачей создания и разработки Генплана развития самого института, он справился прекрасно за 2-2,5 года, и подтверждают это плакаты, сейчас вывешенные на основной территории института, они показывают развитие института за те годы, когда работал В.М. (до 1967 г.), и в дальнейшем, так как план был утвержден и финансировался. С 1961 г. до конца 2000 г. шло строительство новых аэродинамических труб и новых залов для испытаний прочности и масса еще других подразделений. На рис. 1 приведен один из открытых листов большого альбома для ВПК и МАП 1963г., показывавшего основные работы ЦАГИ, как аэродинамического института и головного института МАП. Возникла вторая территория, которую В.М. вместе с Бедржицким закладывал еще с начала своей деятельности директором.

Очень серьезную задачу В.М. видел в объединении всех научных и конструкторских подразделений авиационной промышленности для развития совместной проработки перспектив авиации, в основном сверхзвуковой авиации в нашей стране, и готовила решения этой задачи 10-я лаборатория «перспективного проектирования». Она состояла из нескольких разных подразделений, которые в первую очередь занимались т.н. «оплакачиванием» тех работ, которые В.М. считал необходимым для доказательства полезности деятельности самого института. Эти плакаты, которые делались на двух территориях: в Жуковском и Филиале ЦАГИ, они служили иллюстрациями для докладов В.М. в МАП, ВПК СМ, ЦК КПСС, где этим внимательно занимались в те времена. Плакаты по материалам тематических отделов выполнялись отделами Грищенко на территории Жуковского и Довлеанидзе (позднее П.А. Ковальского) на территории филиала ЦАГИ. Они создали возможность организации постоянной выставки в моторном корпусе ЦАГИ. Все стены были завешаны плакатами. На этой выставке представлялись материалы по самолетам, вертолетам и некоторым типам ракет и электроники. В.М. собирал часто совещания заинтересованных организаций МАП, Радиопромышленности и других министерств для их объединения в решении перспектив развития авиации. Эта задача была практически решена за те годы, когда работал В.М.

10-е отделение помимо такого «оплакачивания» занималось сравнительным анализом ЛА в СССР и за рубежом. На территории филиала ЦАГИ за первые три года моего пребывания было выполнено три серьезных отчета этого сравнительного анализа. Основным исполнителем был Л.К. Михайлов. Он внимательно по заданию В.М. рассматривал наши самолеты и самолета США с базированием на грунтовом покрытие, бетоне и металлических полосах, а также американские самолеты с более высокими требованиями к комфорту летчиков в отличие от наших. Такие же отчеты отражали состояние в гражданской авиации и по вертолетам. Но после выполнения отчетов и распространения их по организациям отрасли, вдруг пришел запрет на продолжение этой работы от начальника Технического Управления МАП Загайнова. Тем не менее, была уже создана какая-то группа основных научных учреждений МАП, которая занималась этим и в дальнейшем, но с другими названиями итогов работ и с более кратким содержанием всего материала.

10-е отделение, занималось и работами по анализу применения АСУ (атомных СУ) на самолетах, которая привела к тому, что, несмотря на очень большой объем работы с МСМ, мы отвергли саму идею, т.к. возможная непредвиденная авария самолета с АСУ могла привести к глобальным последствиям на большой территории.

Также проводились исследования с водородным топливом, это на первый взгляд было интересно посмотреть, как легкое и дешевое топливо позволяло обеспечить большие дальности полета самолета. Водород занимает, к сожалению, огромный объем внутри самолета, что совсем не подходит для военных самолетов, он казалось может подходить для пассажирских самолетов, однако это также было отвергнуто из-за требования больших объемов для топлива. Позднее 10-я лаборатория работала над применением углеводородного газового топлива. Возможность заправки углеводородным газовым топливом на его месторождениях заинтересовала, этим занимались в 10-м отделении в отделе И. Яковлева, а затем В. Зайцева.

Экспериментальные исследования на больших высотах мы предполагали решать на моделях космических летательных аппаратов по теме ”Спираль”. Совместно с 8-ой лабораторией (Костюк) работа была доведена до чертежей моделей для различных исследования тепловых, конструктивных и ряда других испытаний и, по договоренности с заместителем С.П. Королева – Козловым, о возможности использования для этих целей нескольких заменяемых на позициях носителей (МБР). Но когда за «Спираль» взялся Лозина-Лозинский в ОКБ Микояна, он отбросил все эти перспективы и заменил их «Бором». Он проделал только ряд модельных пусков возможных КЛА на малых скоростях посадки и этим ограничился. Потом он перешел от «Бора» к схеме американского «Шатла». Проект «Буран» имел большие размеры и разрабатывался с помощью В.М. на ЭМЗ в Раменском. «Буран» без экипажа был испытан на орбите, и хотя экипаж был подготовлен, на этом пуске работа прекращена.

Необходимо сказать об еще одном направлении в 10-м отделении, которое утвердил и благословил В.М. – Выпуск «Комментариев» ежеквартально (закрытое издание) той зарубежной информации, которая публиковалась в бюллетенях АРТ. Эти комментарии нужно было готовить с помощью наиболее опытных специалистов ЦАГИ и других НИИ. Мне, как редактору, нужно было хорошо представлять работу многих ведущих сотрудников и ЦАГИ и других предприятий, чтобы поставить перед ними вопросы по заметке АРТ. Задача: что мы хотим от автора этих комментариев, как он оценивает, что реально или нереально в этой информации и что делается у нас в этом направлении? Каждый мой запрос утверждался начальником ЦАГИ. Они издавались с 1967 г. по 50 экз. для НИИ и КБ отрасли и рассылались закрытой почтой. Через два-три года издания этих комментариев я получил от министра Дементьева запрос, почему выпускаются эти комментарии секретно. Пришлось объяснить министру, что комментарии базируются не только на закрытых зарубежных данных, но, и кроме того, они выявляют уровень нашего понимания этого вопроса и наше состояние исследований, и что не хотелось бы наших «холодных» противников информировать, в чем мы опережаем или отстаем от них. Удалось убедить министра, что такие комментарии необходимы. А в 1976 г. я получил замечания Шкадова, что слишком часто и за моей подписью шла информация о слабом развитии и состоянии работ по ДПЛА у нас. Я считал, что в этом направлении у нас работы отстают от США, Англии и других. И мне предложили прекратить выпуск этого издания. Позже снова возник вопрос – почему прекратили такую работу? Но некому было это возобновить.

10-е отделение занималось по распоряжению В.М. еще помощью целому ряду Главных конструкторов своими кадрами, которые с 1963 г. существенно помогали работам Цыбина, работам Бартини по ВВА-14, Р.Е. Алексееву по экранопланам. С Алексеевым некоторое время была связана моя деятельность, мои командировки в Сормово, на гидробазу ЦКБ по СПК. Возникли очень хорошие отношения с Главным конструктором Р.Е. Алексеевым. В первую мою поездку в 1963 г. он продемонстрировал нам все свои модельные работы по созданию экранопланов. Экраноплан – тип ЛА, связанный и с водным базированием и полетом на больших скоростях над экраном, как над водной поверхностью, так и над болотистой и над большим ровным плато. Можно было рассчитывать получить увеличение скорости и дальности и, главное незаметности такого полета. Корабль – макет (КМ), который создавался в Сормово, имел очень интересную историю осуществления. Потом уже возникли несколько вариантов продолжения этих работ, такие как «Орленок», «Лунь» и др. Мне несколько раз приходилось вплотную работать с Р.Е. над его проработкой КМ по заданию Макаревского, заместителя Мясищева по прочности. Я ездил специально к Алексееву, чтобы договориться, как обойти требования наших прочнистов изготовить два экземпляра КМ (летного и для испытаний на прочность) для допуска к полетам. Прочнисты ЦАГИ стоили перед вопросом - как обойти требования и допустить КМ в полет без проверки прочности? Я убедился в необходимости решения, полазив по просторным отсекам КМ в цеху и доказал Р.Е. и его конструкторам необходимость усиления стыковки крыла с фюзеляжем и создании подобия центроплана. Построить вторую натурную огромную копию летного экземпляра Алексеев не мог из-за финансовых трудностей. Он пытался уговорить наших прочнистов на сооружение целлулоидной модели этого экраноплана, где все бы масштабировалось в приемлемых размерах. Но, когда я ему показал, во что моделируется обшивка: 2-3-5 мм должна быть уменьшена в 10 раз, т.е. обшивка такой модели не будет ничего нести на целлулоидной модели, от этой идеи пришлось отказаться. Мы пришли к заключению, что можно повторить конструкцию основных узлов, испытать натурные узлы на прочность и показать их возможности. Это решение оказалось успешным и для КБ и для ЦАГИ. При транспортировке по Волге через шлюзы КМ получил повреждении, но был восстановлен и летал на Каспийском море, и показал необыкновенные качества такого полета. Так что наше участие в его работе послужило созданию других подобных аппаратов.

О конкурсе на создание проекта экраноплана-авианосца. Началось с моей записки В.М. с подробным объяснением цели и возможностях такого аппарата. В конкурсе участвовали 3 основных исполнителя: Бартини, Константинов из Таганрога и Ленинградский Военный институт. Наиболее проработанным и очень интересным к сроку окончания конкурса был проект Бартини, но, к сожалению всё закончилось со смертью Бартини. Тем более, что по экранопланам были серьезные разногласия между двумя министерствами АвиаПрома и СудПрома, которые коренным образом повлияли над экранопланами.

Дополнение. В 10-м отделении мною – Покаржевским и Павлом Ковальским по рекомендации В.М. были осуществлены 3 издания СС альбома для ВПК, которыми даже не мог пользоваться мой начальник Шкадов из-за меньшей категории допуска. Эти альбомы состояли из листов, посвящённых новым (существующим и разрабатываемым) типам авиационной техники. Делались они для высшего руководства страны и отсылались в несколько адресов и руководству ЦАГИ. Но допуска к ним практически в ЦАГИ не было. Поэтому специально приходилось через 1-ый отдел оговаривать необходимость ознакомления с данными из альбома Р.Д. Иродова из НИО-2.

Мы в 10-м отделении занимались непосредственно и проектными проработками. В частности, как только я приступил к обязанностям начальника отдела ракет, от Мясищева получил задание на проработку проекта авиационной баллистической ракеты. Эта ракета предназначалась для поражения авианосцев на большом удалении. Я представлял её как вооружение самолёта Т-4, в то время ещё не закрытого Хрущёвым и Дементьевым, как противовес баллистическим ракетам Челомея. В эту работу удалось включить не только лаборатории №2 и 15 из ЦАГИ, но и НИИ АС, ЦИАМ, Исаева – Главного конструктора ЖРД, который для нас проработал специальный двигатель по расчётам нашего коллектива. За 1 год мы выпустили серьёзный проект, который включал и компоновку, расчёт аэродинамики и баллистики и проработку целого ряда агрегатов со смежниками, таких, как инерциальная система наведения, как радиолокационная головка целеуказания. Эта работа была оформлена и подписана всеми участниками проекта.

Кроме этого, мы, получив разведанные о проработке в США самолёта А-12, который впоследствии вылился в проект RZ-71 дальнего разведчика, неоднократно возвращались к проектным проработкам возможного решения этого самолёта. Это заняло определённое время нескольких отделов 10-го отделения.

Параллельно с этим велась работа по анализу самолёта F-4 Фантом 2. У нас не было подобных данных об этом самолёте. И, работникам 10-го отделения, удалось подключить в лаборатории 2 отдел Иродова, отделы ЦИАМ, НИИ АС и ещё других исполнителей, в частности института Гоцеридзе по радиолокационной головке. И через полтора года вышло 3 тома по этому Фантому. Были серьёзно проработаны возможные параметры двигательной установки, вооружения различного типа и назначения. Много времени уделяли поискам решения наведения F-4 на наземные цели. О воздушных целях была ясность, а о возможности применения радиолокационного наведения на наземные цели не было известно. Систему СДЦ (селекция движущейся цели), о которой говорилось в некоторых средствах информации, мы не подтвердили, в инструкции лётчику, которую нашли на сбитом Фантоме, раздел по СДЦ был вычеркнут. В дальнейшем мы получили подтверждение того, что эта задача на Фантоме не решена.

ГИБЕЛЬ ГАГАРИНА

Человек, ставший легендой при жизни, Юрий Гагарин ушел из нее трагически. Соответствующая комиссия разобралась в причинах, повлекших гибель пилотов, и сделала выводы. Но что-то в этих выводах наводит на сомнения. Возникают различные версии. Предлагаем вниманию версию, изложенную Д.П. ПОКАРЖЕВСКИМ в беседе с журналисткой А.С. Лавреневской

Дмитрий Петрович Покаржевский работал ведущим конструктором в ОКБ С.А. Лавочкина, в ЦАГИ под руководством В.М. Мясищева проводил сравнительный анализ отечественных и зарубежных самолетов и вертолетов.

- Дмитрий Петрович, что вас не удовлетворяет в официальной версии?

В официальной версии меня, да и не только меня, не удовлетворяет пренебрежение двумя возникающими вопросами:

1. Почему два опытных летчика не смогли вывести из штопора или пикирования достаточно послушный в пилотировании на этих режимах учебный истребитель УТИ МиГ-15 чехословацкого производства, который был в исправном состоянии?

2. Почему молчало радио самолета в критической ситуации, хотя В.С. Серегин и Ю.А. Гагарин всегда отличались дисциплинированностью?

- В связи с чем у вас возникли сомнения в достоверной оценке происшедшей катастрофы?

В те годы по указанию начальника ЦАГИ В.М. Мясищева 10-е отделение ЦАГИ много времени уделяло сравнительному анализу военных и гражданских самолетов СССР и западных стран. При этом, естественно, мы (а я был заместителем начальника отделения) старались разобраться и в причинах аварий, происходивших в нашей стране и за рубежом. Мы обратили внимание на ряд катастроф с самолетами ГВФ, которые. нельзя было объяснить техническими причинами, а для пилотажа условия были нормальными. Было зафиксировано два или три случая (один из них, как я помню, под Якутском), когда при подходе к аэродрому после изменения эшелона полета (при этом летчик выключал автопилот и переходил на ручное управление) самолет вдруг исчезал с экранов наземных РЛС и оказывался разбитым на земле после крутого пикирования. Как правило, в заключениях записывалась ошибка пилота. Необходимо отметить, что как раз перед этим прошло резкое сокращение кадров военной авиации, особенно дальней, и многие летчики перешли в гражданскую авиацию. В 1963-1964 годах я много раз лежал в разных больницах после перенесенного в октябре тяжелого сердечного приступа, повторяющегося в дальнейшем. Я в свои 37 лет едва остался жив после спазма венечных сосудов, а многие мои товарищи по работе на полигоне в зоне действия мощного радиолокатора скоропостижно скончались при аналогичных приступах. Именно так погибли С.А. Лавочкин, Н.А. Хейфиц, начальник полигона генерал Дорохов, позднее Г.Н. Бабакин и другие. Симптомы были почти одинаковые: неожиданное недомогание, затем наваливающаяся на грудь тяжесть, резкая нехватка воздуха, страх и быстрое угасание сознания. Если под рукой не было нитроглицерина, то наступал конец. Все эти утраты навели на мысль о связи острых сердечных приступов с воздействием радиоизлучений. В Институте профзаболеваний подтвердили, что такая зависимость обнаружена, причем это было опубликовано только в середине 60-х годов. После такого открытия на самолетах появились надписи "Опасная зона", показывающие границы зоны облучения радиолокатора. Несколько позднее опасность облучения была зафиксирована и при использовании работниками ГАИ радиолокационных "спидганов" со значительно более слабым излучением. В феврале — марте 1968 года я почти ежедневно бывал в Военном институте на Чкаловской, где в то время проходили подготовку группы космонавтов. Хотя работа моя там не была связана с космосом, рассказы о космонавтах были главными во время перерывов в основной работе. И конечно, после гибели Ю.А. Гагарина обсуждение возможных причин этой катастрофы было главной темой. По свежим следам работниками института (в частности, полковником П.Т. Винским, впоследствии работавшим в ЦАГИ) были сообщены некоторые подробности этого события.

- Каковы предпосылки вашей версии? На чем они базируются?

Исходя из сказанного, а также из анализа конструкции и оборудования самолета УТИ МиГ-15, у меня сложилась следующая версия обстоятельств второй половины последнего полета Ю.А. Гагарина и его инструктора - опытного военного (строевого) летчика В.С. Серегина. С первой частью полета она никак не связана.

Естественно, излагаю я ее так, как это происшествие, имеющее некоторое разночтение в разных источниках, определилось в моем восприятии.

Как я понимаю, не было никаких осложнений в полете до зоны в районе г. Киржача. Там Юрием Гагариным было выполнено короткое задание на высоте 5200 м, и после получения разрешения на возвращение самолет вышел из зоны. Связь после этого оборвалась.

- Что же, по-вашему, произошло на борту самолета?

Сразу после выхода из зоны управление самолетом взял на себя В. Серегин. Он был командиром экипажа и, как видно, почувствовав некоторое недомогание, решил быстрее возвратиться на аэродром. Переход от наблюдения за управлением Гагариным к активной работе (как и в случаях с пилотами ГА, о которых говорилось вначале) привел к резкому обострению начавшегося раньше сердечного приступа. В то же время Ю. Гагарин, не подозревавший о недомогании Серегина, на некоторое время расслабился и не смог мгновенно оценить изменение обстановки.

В.С. Серегин, как кадровый военный летчик, старше Гагарина по возрасту, за время службы наверняка получил значительные дозы облучения при работе РЛС самолетов и на земле, и в воздухе. Поэтому вполне вероятна та картина сердечного приступа, которую испытали я (к счастью, не до конца) и мои товарищи по работе в ОКБ С.А. Лавочкина, - резкая нехватка воздуха, боль в груди, заставляющая согнуться, и потеря сознания. Человек при этом инстинктивно подается вперед, в данном случае с зажатой в руке ручкой управления. Этот неожиданный маневр, перевод самолета в пикирование, Гагарин не понял сразу, тем более что не он пилотировал самолет. Радио не работало, так как было переключено на Серегина, а переговорка молчала.

Через какие-то мгновения Гагарин догадался, что с Серегиным что-то произошло. В одном из рассказов работника института на Чкаловской через 2-3 дня после трагедии было сообщено, что на земле в районе зоны была найдена задняя створка фонаря (Серегина) - тоже естественное непроизвольное желание дать больше воздуха. С.М. Белоцерковский эту версию отрицает.

Во всяком случае, самолет дальше не продолжал неуправляемое пикирование, а, как показывают и время снижения, и записи наземных служб слежения (опять же со слов работников института), и очевидцы полета самолета после его выхода из облаков, называлась высота 800—900 м. Полет был управляемым с работающим двигателем: самолет то уменьшал угол пикирования, то опять его увеличивал. А над самой землей самолет до последнего мгновения пытался выровнять траекторию.

По-моему, на жестко спаренном управлении у "легковеса" Ю.А. Гагарина не хватило сил вывести самолет на горизонтальный полет: как только он брал ручку на себя, возрастала перегрузка на ручку в задней кабине от наваливающегося тела Серегина, зажавшего ручку. Такие маневры повторялись неоднократно, но безуспешно. Бросить самолет с Серегиным и катапультироваться Ю.А. Гагарин не мог по складу своего характера.

Приведенные в разговоре со мной доводы С.М. Белоцерковского об анализах крови, взятых врачами на месте падения, по-моему, серьезного значения не имеют хотя бы потому, что никто из перечисленных мною умерших работников ОКБ и полигона не умер от инфаркта (который мог дать изменения в анализе крови). Смерть наступала от почти полной остановки кровообращения, причем через довольно значительное время после потери сознания. Так что к моменту падения самолета Серегин был жив, но в тяжелой коме.

Поэтому я считаю, что причиной гибели Ю.А. Гагарина и В.С. Серегина явился внезапный острый и очень тяжелый сердечно-сосудистый приступ у В.С. Серегина.

Такой же приступ у Юрия Гагарина я исключаю не только из-за возраста и налета, но и из-за того, что Серегин мог переключить радиопередатчик на себя и сообщить о происшедшем, да и сил у него хватило бы вывести самолет из пикирования. Гагарин такой возможности не имел.

- Ваше отношение к существующим версиям?

Версии с поиском внешних причин срыва самолета в пикирование или штопор уж слишком надуманны, да и самолет при здоровом экипаже мог выйти из этих режимов при высоте более 5000 м. По правде говоря, мне самому сразу после известия о катастрофе показалось, что кому-то было нужно избавиться от умного и такого любимого всеми человека, каким был Юрий Алексеевич Гагарин.

Касаясь моей версии, хочу привести высказывание крупного научного работника комплекса прочности ЦАГИ Н.Н. Корчемкина. Он в течение многих лет занимался разработкой норм прочности самолетов и ракет, участвовал в разборе десятков, если не сотен аварий. В свое время, почти сразу после гибели Ю. Гагарина, я дал Н. Корчемкину свои краткие записки с версией причины катастрофы. Он согласился с моими предположениями. Когда в "Правде" спустя много лет была опубликована статья С.М. Белоцерковского, Николай Николаевич позвонил мне и спросил, почему я не протестую. Я ответил, что Белоцерковский знает о моей версии, но ссылается на медицинское заключение о том, что оба пилота в момент удара о землю были живы. Мне было трудно спорить с генералом, профессором и членом аварийной комиссии. Н.Н. Корчемкин пожурил меня за такую "трусость" и заявил, что версия С.М. Белоцерковского не выдерживает критики. Мне, повторяю, версии, опубликованные в газетах, тоже кажутся малоубедительными. Единственное, что может их оправдать, это нежелание свалить вину на В.С. Серегина. Но ведь здесь никакой вины нет, от такой болезни никто не застрахован.

А Юрий Алексеевич Гагарин еще раз показал себя ЧЕЛОВЕКОМ с большой буквы!

***

Выступление Иофина Станислава Леонидовича в Московском комитете ветеранов войны 02.11.12 г.

400 ЛЕТ НАРОДНОМУ ОПОЛЧЕНИЮ МИНИНА И ПОЖАРСКОГО

Уважаемые товарищи, боевые друзья, участники нашей сегодняшней встречи!

По поручению Объединённого Совета народного ополчения сердечно приветствую всех собравшихся в этой зале. Вам хорошо известно, что наш Совет проводит памятные встречи дважды в год: в июле, в связи с очередной годовщиной формирования советского народного ополчения и его участием в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов, и в ноябре - встречи, посвящённые очередной годовщине разгрома польских захватчиков российским народным ополчением в 1610-1612 годах.

История российского народного ополчения уходит далеко вглубь веков. Она интересна и драматична, даёт яркое представленное силе и боевом духе народа, повествует о его любви и преданности своему Отечеству на протяжении многих столетий. В ХVII веке в целях освобождения Москвы от польско-шведских интервентов и изгнания их из пределов русской земли народное ополчение созывалось дважды: в 1611 году и в 1611-1613 годах под руководством выдающихся патриотов и граждан России Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Это освобождает нас от необходимости в очередной раз детально рассматривать причины возникновения и развития этого движения. Напомню лишь кратко, что рубеж ХVI - ХVII веков вошёл в российскую историю как период Смутного времени. После неудачных попыток Польши захватить русский престол с использованием самозванцев Лжедмитриев 1-го и 2-го польский король Сигизмунд II осадил Смоленск, выдавая себя за спасителя земли русской. Однако 20-месячная осада оказалась для него безрезультатной - Смоленский гарнизон ни на какие уговоры и обещания короля не поддался.

Часть русской знати в других городах и землях продолжала борьбу с интервентами с целью иметь на Российском престоле русского царя. Однако московская боярская верхушка - "семибоярщина" в трудный для России момент предала интересы страны и народа и пошла на прямую измену - на сговор с польскими захватчиками.

В сентябре 1610 г. польское войско в составе 3,5 тысяч поляков и 800 немецких наёмников заняло Москву. Внутриполитическое положение Московского государства было катастрофическим. "Семибоярщина" собиралась пригласить на Московский престол польского ставленника Владислава. Возникла реальная угроза потери национальной независимости русского государства.

В этих тяжелейших условиях развернулось национально-освободительное движение русского народа, центром которого стал Нижний Новгород. Это, так называемое второе ополчение, возглавили гражданин Кузьма Минин и воевода князь Дмитрий Пожарский. Сборы ополченцев состоялись в Ярославле в конце июля, а 5 августа ополчение выступило на Москву. 5 ноября 1612 года в ходе трёхмесячных боёв с поляками Москву очистили от врагов.

В 1818 году в Москве на Красной площади был воздвигнут памятник двум выдающимся защитникам Отечества, поднявшим народ на борьбу с польскими интервентами: князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и гражданину Кузьме Захарьевичу Минину.

Испытывая глубочайшее уважение и благодарность к этим радетелям и защитникам нашего Отечества, мы с вами в начале заседания направили нашу делегацию в составе председателей Советов ветеранов двух наших ополченских дивизий (158-й и 129-й) для возложения цветов к этому памятнику.

Здесь я хочу привести замечательные слова выдающегося российского народного демократа Виссариона Григорьевича Белинского:

"Может быть время сокрушит эту бронзу, но священные имена их (Минина и Пожарского) не исчезнут в океане вечности. Они всегда будут воспламенять любовь к Родине в сердцах потомков. Завидный удел! Счастливая участь!"

Осмелюсь высказать как наше общее мнение, что сегодняшняя встреча подтверждает справедливость этих слов.

Дорогие товарищи, думаю не ошибусь, если отмечу, что сегодняшняя наша встреча имеет особое значение, поскольку она знаменует 400-летнюю годовщину освобождения народным ополчением стольного града России - Москвы от польских оккупантов и доморощенных предателей, свидетельствует о высочайшем патриотизме свободолюбивого российского народа, на дух не приемлющего иностранного порабощения.

Это положение убедительно подтверждается всем ходом последующего исторического развития нашего государства.

Совсем недавно, в сентябре этого года, вся наша страна, в том числе, и мы с вами, торжественно отмечали 200-летие Бородинского сражения, последующее изгнание из Москвы французов с разгромом до того непобедимой наполеоновской армии.

Но ведь и в этой тяжелейшей войне активную роль сыграло народное ополчение, из которого были сформированы 85 пехотных и 25 конных полков, 30 дружин, насчитывавших в общей сложности свыше 230 тысяч человек.

Во время Крымской войны 1853-56 годов было создано ополчение численностью 360 тысяч человек. Частично это ополчение участвовало в обороне Севастополя.

В.И. Ленин отмечал: "Россия отличалась тем, что в самое трудное время у неё всегда находились массы, которые можно было двинуть вперёд, как запас, в котором находились новые силы, когда старые начинали иссякать".

Вспомним и более близкую к нам гражданскую войну в России 1918-1920 годов, когда молодая Советская власть была вынуждена защищать российский народ от внутренней контрреволюции и интервенции стран Антанты, а регулярной армии ещё не было и её надо было срочно формировать. Не вдаваясь в подробности, напомню лишь один плакат, изображавший красноармейца с направленным на зрителя перстом и вопросом: "А ты записался добровольцем?".

И наконец Великая Отечественная война, непосредственными участниками которой мы с вами являемся, также не обошлась без народного ополчения, участие и роль которого в важнейших оборонительных и наступательных операциях Красной армии хорошо известна. Приведу лишь некоторые данные о масштабах этого всенародного патриотического движения. Всего изъявили желание вступить в народное ополчение более 4 миллионов человек, из которых свыше 2 миллионов влилось в последующем в действующую Красную Армию. Такого размаха народного ополчения история ещё не знала.

Инициатива создания массовых ополченских формирований принадлежит партийной организации и трудящимся Ленинграда, которыми были сформированы 10 добровольческих дивизий и 16 отдельных пулемётно-артиллерийских батальонов общей численностью свыше 130 тысяч человек. Все они, как правило, сразу же вступали в бои, защищая Ленинград. 3 июля 1941 г., выступая по радио, Председатель Государственного Комитета Обороны И.В. Сталин призвал к созданию народного ополчения в каждой городе, которому угрожало нашествие врага.

В Москве были сформированы 16 дивизий народного ополчения, в Сталинградской области - корпус, в Краснодарском крае - казачий кавалерийский корпус, в Ростовской области - Донская кавалерийская дивизия, в Ивановской области - две дивизии, а также другие части.

Советские ополченцы внесли достойный вклад в разгром фашистской Германии, в общую Победу советского народа.

Какой же вывод можно сделать из всего вышесказанного? Только один - как и четыреста лет тому назад, в любой исторический период, когда возникала опасность утраты свободы и независимости нашей Родины от иностранного нашествия, народ российский единодушно поднимался на её защиту, а захватчики терпели сокрушительное поражение. Так было в прошлом, так будет и впредь!

Письмо Савченко Петра Ивановича Красным следопытам от 19 апреля 1975 года

Как солдат 188 сд, давно уже собираюсь выразить Вам большую благодарность за тот труд, который вы вкладываете, чтобы воскресить среди окружающих вас боевой путь нашей славной дивизии, чтобы вечно чтить тех, кто в ее грозном строю беззаветно поставил свою железную грудь в живую стену отечества, о которую все сокрушилось: злость и сила врагов, суровости погод, невзгоды и лишения тех, кто отдал свою жизнь за Победу, за процветание жизни! Со своей стороны попытаюсь довести до вас то немногое, что сохранила моя память.

Пришел я в дивизию в августе 1941 года под Каменкой. Командир полка полковник Ефремов назначил меня командиром разведывательного взвода и поставил задачу: вести разведку и оборонять дорогу, что ведет на шоссе Холм-Старая Русса. Во взводе было одиннадцать человек, я - двенадцатый. Назавтра утром немцы открыли сильный артиллерийский огонь по деревушке, на окраине которой мы находились (около километра от Каменки).

Рассеялся дым и мы видим: идут прямо колоннами множество фашистов. Размышлять времени не было. Кто-то из красноармейцев зашумел: отступать надо! Мое положение: как отступать? Приказа нет, да и связи никакой... Развеяли мое сомнение пушки. Вправо и дальше от нас на высотку на рысях вышли два наших орудия и тут же открыли дружный огонь прямой наводкой по двигавшимся колоннам. Через считанные минуты одно затихло. Решаю: вперед к орудиям! Мы прибежали к пушкам. Из артиллеристов остался невредимым только один. Он быстро поставил всех на места и сказал мне: "Товарищ лейтенант, командуйте нам - Огонь!" Это был по-артиллерийски, может быть, не совсем грамотный, но грозный огонь. Все так старались! Строй немцев рассеялся. Фашисты залегли, многие из них, очевидно, насовсем.

Не проходило ни одного дня, чтобы мы не сопротивлялись. Немец жал, наши ряды редели. Многого не хватало, связь надолго терялась. К концу августа два полка дивизии были сведены в один - 523 сп. Командовал полковник Бурлакин.

Как и прежде, ночью мы отходили по лесам, утром выходили на дорогу и закрывали путь этим проклятым немцам. В полку осталось не более двухсот человек, один миномет без мин и один пулемет. Мы несли это оружие даже когда идти уже почти не могли. Было трудно, но никто не унывал. Как-то один из рядовых сказал: "Ребята, кругом огонь, мы зверски устали, но нас не забудут. Скоро с востока придут новые дивизии и сменят нас". Все мы в это твердо верили.

Однажды, в конце августа 1941 года опять фашисты колоннами стали обходить нас. И вдруг заработали пушки. Наши пушки! Это вступила в бой новая дивизия. Радости нашей не было предела.

К тому времени под Валдаем переформировывалась и наша 188 сд.

Страна, как мать, в трудах и муках рождала новую армию, пестовала и вооружала ее. В начале сентября мы влились уже в новую нашу дивизию. Меня назначили адъютантом командира дивизии. Командовал дивизией полковник Рыбаков. Через два-три дня дивизия вступила в бои под Демянском. В полосе дивизии врагу не удалось больше продвинуться ни на шаг! Так, славная 188 сд оказалась в строю соединений, которые первыми намертво остановили наглых захватчиков.

В декабре 1941 года дивизия была переброшена к озеру Ильмень в район Старый Двор. Там она получила пополнение: свежий лыжный батальон, преимущественно из сибиряков, и многое другое.

В ночь на 2 января 1942 года она в составе 11 а начала невиданный по своей трудности марш на Старую Руссу с задачей во взаимодействии с другими войсками с ходу овладеть городом. Расстояние более 40 километров по бездорожью через целую систему рек, впадающих в озеро Ильмень, было преодолено по существу за одну ночь. Рано утром 3 января лыжный батальон ворвался в город, завязал неравный бой в Старорусских казармах. Полки, артиллерия, как ни напрягали усилия, отстали и не смогли развить его успех. Фашисты успели привести в готовность весь свой многочисленный гарнизон и поставили много зенитных орудий на прямую наводку для борьбы с атакующей нашей пехотой. Рано утром, несмотря на погоду (шел снег, не было никакой видимости) самолеты врага прямо на бреющем полете поливали нас огнем, трассирующие пули и снаряды даже днем освещали местность. Но подразделения дивизии дружно наступали. К полудню, как бы подковой охватили Старую Руссу, но под губительным огнем врага вынуждены были перейти к обороне. Местность, примыкающая к городу с востока и юго-востока, болотистая, с мелким кустарником напоминала тогда совершенно ровную огромную спортивную площадку, на которой все на виду. Воинов защищал только глубокий снег. На этом болоте они в снежных окопах провели всю эту тяжелую морозную зиму 1942 года. Только периодически заменяли одни подразделения другими. Неоднократные атаки фашистских позиций не приносили успеха.

7 не то 8 января поступил категорический приказ командарма: к исходу дня взять Руссу! К тому времени артиллерийский полк дивизии и приданный ей артиллерийский полк РГК заняли огневые позиции, провели разведку и готовы были подавить замеченные огневые точки врага. Командир дивизии полковник Рыбаков решил выехать на передний край и лично управлять боем. Утром мы на санях под прикрытием железнодорожной насыпи прибыли на место боя и расположились на наблюдательном пункте командира артиллерийской батареи прямо у первого от города железнодорожного моста. Сюда же прибыл командир артполка РГК и другие командиры. С насыпи без всяких приборов очень хорошо видны были немецкие снежные окопы и огневые точки, но многие из них были и в домах на окраинах Руссы и Медниково. Их трудно было обнаружить. Наша артиллерия начала довольно сильный огонь, который продолжался 20 минут. Это не только для меня была первая радость наблюдать такую силу огня. Пожалуй, для всего СЗФ - это была первая ласточка. Но все-таки и орудий и снарядов оказал ось очень мало, чтобы надежно подавить даже виденного врага.

Не успел рассеяться дым, подразделения дивизии пошли в атаку. Через две-три минуты фашисты очнулись. Заработали их пулеметы, минометы. Атака захлебнулась. По нашему НП заработала пушка из Старорусского курорта. Не успели мы укрыться за насыпью, как прилетел снаряд и разорвался в двух метрах, у самых ног командира дивизии. Ранило четверых других командиров и меня немножко. Наступила тишина. Опомнившись, я подобрал раненых на двое саней и увез в медпункт. Комдив Рыбаков, оказалось, был убит. Командиром дивизии назначили генерал-майора Клешнина Михаила Никитовича.

Морозы свирепели. Борьба продолжалась и ожесточалась. Фашисты делали все, чтобы удержать Руссу, так как через нее питалась вся их Демянская группировка, которую другие наши войска зажимали в кольцо с юга и запада. Наша дивизия старательно готовила прочную оборону во всей полосе.

В конце января - в феврале 1942 года под прикрытием нашей дивизии, буквально мимо землянок ее штаба, прошли части 1 уа, которые имели задачу отрезать Демянскую группировку врага (16-ю армию), завершить ее окружение и уничтожить ее. Командовал этой операцией тогда начальник штаба СЗФ генерал-лейтенант Ватутин. Трое-четверо суток он пропускал войска и находился в землянке нашего командира.

Бесконечным потоком шли мимо нас хорошо вооруженные новые полки. Дальше нас никаких дорог не было. Был глубокий снег, лес, болота. Они преодолели их. В это же время через боевые порядки нашей дивизии по ночам прошел мелкими группами в тыл врага партизанский полк. Вскоре начались где-то южнее Рамушево и на других участках активные наступательные действия. Кольцо вокруг 16 германской армии сжималось все крепче и плотнее. Это осуществлялось первое в ходе прошлой войны окружение крупной группировки противника. Дивизия наша держала тогда врага за самое горло: из Старой Руссы через Медниково шла дорога на Демянск. По этой дороге снабжались его войска всем необходимым. Части дивизии крепили оборону: неустанно возводили оборонительные сооружения и непрерывно вели огонь по дороге - не давали беспрепятственно двигаться немцам. Было время, когда они вынуждены были снабжать своих транспортными самолетами, которые летали прямо над самым лесом, прикрываясь его кроной. Били и по ним даже с минометов. Да, да! несколько самолетов было сбито именно минометами. В феврале немцы подтянули много резервных войск и авиации. Решили отбросить нас и наших соседей к озеру Ильмень и потопить там.

Рано утром в феврале (не помню день) артиллерия врага открыла бешеный огонь по нашим позициям, особенно по оборонявшим дорогу с Руссы на фанерный завод. Появилось очень много самолетов. веренице их не было конца. По замкнутому кругу со стороны Руссы одни, отбомбившись, улетали, другие прилетали. Тогда командир дивизии генерал Клешнин дал приказ поставить хотя бы одну зенитную пушку на трассу их полета. И ее поставили в 150-200 метрах от нашей землянки. Шел снег и самолеты летали совсем низко Зенитчики без всякой маскировки встали на дороге. И тут же открыли огонь прямо навстречу летевшим стервятникам. Загорелся один, через считанные минуты пошел вниз другой, затем третий, четвертый. Примерно через полчаса появился опять самолет. На большой скорости он сбросил серию бомб на эту пушку. Я наблюдал все это. Меня зачаровала работа этих отважных зенитчиков. Бомбы, как черные вороны, летели на них, но ни один даже не пригнулся. Подбили и этого. Он штопором пошел вниз и метрах в трехстах врезался в снег. Четверо немцев было доставлено к нам в землянку. Они, оказывается, были ассы разведки и имели задачу отыскать и уничтожить пушку, которая принесла им столько потерь - закончили пленом. Зенитчики были хорошо награждены. О них писала фронтовая газета, но не так красиво, как они работали. Пожалуй, это единственный случай в прошлой войне, когда маленькая 37-мм зенитная пушка менее, чем за два часа, сбила пять огромных юнкерсов.

Вдоль дороги из Медниково пытались прорваться в это время фашистская дивизия. Впереди был полк СС. Губительным огнем наших подразделений он был почти полностью уничтожен. Некоторой части (до роты) удалось прорваться несколько вперед. Генерал Клешнин ввел свой резерв - стрелковый батальон. Дружной контратакой и эти фашисты были уничтожены. Наступавшая с такой громкой задачей фашистская дивизия ретировалась и больше не беспокоила нас. Мы с генералом поехали (на санях) по полкам. Его очень интересовала, прежде всего, эта дорога, где прошел столь славный бой. Оставив лошадь, когда уже нельзя было двигаться незамеченными, мы пошли к месту боя. Солдат остановил нас: дальше нельзя. Мы осмотрели поле боя. Оно, сколько взор достигал, было усеяно зеленоватыми пятнами. Снег не успел заровнять останки этих подлых захватчиков.

Через неделю-полторы фашисты повторили примерно такое же в полосе соседней дивизии, вблизи Рамушево. Было приказано: срочно не менее батальона направить на помощь соседу. Лучший батальон был снят с фронта и направлен, куда приказано. За ним поехали и мы. Батальон занял оборону опять же на дороге. Его усилили танками. Генерал приказал окопаться, поставить и замаскировать четыре танка для обстрела большака (дороги) перекрестным огнем, заминировать подступы к пехоте, а затем и к танкам, которые встали метрах в двухстах от пехоты. Все это за ночь было сделано. Разведки по существу организовать не удалось. Но немцы периодически постреливали и нам ясно стало их расположение. К утру подразделения соседа, которые противостояли, были сменены нашими. Рано утром начался артиллерийский и минометный огонь. Немцы пробивали себе путь. Мы молчали. Появилась вереница самолетов, но они не знали цели. Фашисты стали показывать им цели зелеными ракетами - на нас. Стала появляться их пехота, все больше и больше. В этой обстановке генерал приказал с появлением самолетов вести самый сильный огонь по пехоте противника, ослепить ее и давать серии зеленых ракет в ее сторону. Получилось! Фашисты стали бомбить своих. Наши торжествовали. Танкисты, наблюдавшие это, были изумлены, смеялись нельзя передать как. Так продолжалось часа три. Потом появились танки, штук 8-10. Дорога узкая, по сторонам лес и болото. Свернуть и развернуться некуда. Наши танкисты их пожгли. Другие появляться не рискнули. Ночью мы вернулись в дивизию. Дня через три вернулся и наш батальон. Он имел только двоих легко раненых.

В марте стало спокойнее, правда относительно: наше командование не давало дремать - почти в каждые три-четыре дня то на одном, то на другом участке пытались атаковать, непрерывно обстреливали дорогу, вели повседневную боевую жизнь, немцы то же не давали солдату уснуть. Минометный и пулеметный огонь так и стоял в ушах каждого непрерывно. Очевидно и теперь леса, прилегающие к Руссе, хранят память о тысячах деревьев, которые до того были изуродованы огнем, что описать это сможет не каждый художник. Казалось порой, что стволы избитых снарядами вековых красавиц елей и сосен выстояли в этом адском огне и сохранили нижние сучья лишь для того, чтобы на них вешали этих озверевших варваров, не применяя для этого живых их собратьев, украшающих жизнь и труд нашего благородного народа. Думаю, что многие выжившие из них, их потомки и по сей день с любовью прикрывают своей могучей, вечно красивой сенью бойцов нашей дивизии - достойных сынов Родины, сложивших свои головы на раздольях Старорусских лесов и болот во имя и для Победы.

В дивизии велась большая политическая и организаторская работа. Не было дня, чтобы командир, комиссар - бригадный комиссар Яков Гаврилович Поляков, начальник штаба полковник Сенин Сергей Семенович и другие командиры и политработники не были бы в тех снежных окопах, которые окаймляли Руссу. В ту суровую зиму всем было холодно, особенно солдату, которого питали теплом не только заботы, но даже и снег отечества. Тем не менее, без доброго слова и дела командира солдат бы замерз. Он сам знал, но ему все же разумно напоминали основной призыв: "Дивизия отвечает за полосу, а каждый из нас за полоску через всю Россию". Именно с этого начинался разговор с каждым, кто пополнял дивизию. В итоге слишком суровая зима 1942 года не принесла дивизии каких-либо невзгод и уныний. Основной ее состав - солдат, был бодр, крепился. С комдивом по несколько раз мы обошли все землянки, окопы. Бесконечные беседы, как правило, заканчивались живыми, красивыми, именно солдатскими шутками. Сколько раз приходилось задумываться над вопросом: кто самый смелый, кто самый честный на войне, в бою? И всегда мозг отстукивал в ответ - солдат. Он всегда должен быть и был тверд, так как никому не дано знать, когда напряжению наступит конец. Солдату негоже гадать - он должен действовать постоянно, неустанно, пока не получит команду: "Отбой!". В будничных заботах, боях мы и не заметили, как подкралась весна. Обогрела нас, порадовала. Но не забыла и за лед. Дорога, по которой питалась дивизия и соседние с ней части, проходила по льду рек. Радуясь ласкающим лучам солнца он таял, таял... В начале апреля мы остались без дороги. Запасы таяли: на повестку дня встал режим экономии. Строжайший режим. С другой стороны не давали командирам сна и покоя заботы о дороге. Снег скрылся, его сменила непролазная грязь. В этих условиях заботами фронтового командования и армии был проложен колонный путь по целине - через леса и болота. Никакая техника не могла двигаться по этому пути. Изможденные лошади и люди по несколько суток по метрам преодолевали этот более 50км тяжелый путь и на себе доставляли крайне необходимое. Этого было бесконечно мало и не удивляйтесь, в то время хорошо себя чувствовало в дивизии только одно существо - моя кобылица Маруся - она без разбора ела любые ветки, даже сосны и ели, держалась в теле и хорошо нас возила. Другие лошади не в состоянии были делать это. Даже красавец - рысак комдива через пять-десять шагов по старорусской весенней грязи падал бедняга и подолгу не мог подняться. Тысячи солдат работали тогда на дороге: поперечным, продольным настилом укрепляли болота и к началу мая жизнь нормализовалась. Лето 1942 года выдалось дождливым. До самой осени так и не сходила вода с тех немногих дорог и троп, которыми пользовалась дивизия. Тем не менее дивизия трудилась: совершенствовала оборону, укрепляла ее, даже возвела ДОТы на дороге на Медниково.

В центре внимания был поставлен в то лето снайперский огонь. Им овладели артиллеристы, минометчики, стрелки. Снайперы были почти во всех подразделениях. Они(стрелки) выдвигались скрытно как можно ближе к немецким позициям и из бесшумных снайперских винтовок охотились за немцами. Лучшим снайпером дивизии был стрелок-сибиряк т. Чегодаев. За небольшой отрезок времени он один уничтожил более трехсот захватчиков. У меня сохранилась пара листочков учета уничтожения противника за август 1942 года. Посмотрите и станет ясным значение снайперского огня. История этого учета такова. Как-то генерал говорит: "Савченко, не кажется Вам, что иногда мы зря едим хлеб советский. Тишина, никто не стреляет." И распорядился: пока дивизия не убьет хотя бы одного немца, обедать не будем. Пришлось собирать данные, причем точность их не вызывает никаких сомнений. Отличительной чертой комдива была честность, правдивость. В любой обстановке он признавал только правду, истину. Это знали все и никто не смел применять противоположное.

В начале лета прибыл на усиление дивизии реактивный дивизион ("Катюши"). Командиру дивизии не терпелось испытать это грозное оружие. И долго не пришлось ждать. Ознакомившись с дивизионом, мы отправились на НП и взяли командира дивизиона. День был пасмурный и немцы, используя это, проталкивали колонны в сторону Демянска. Шли машины, пушки, повозки, фашисты. Командир дивизии доверил мне показать точки на карте, куда нужнее огонь. Командир дивизиона, убедившись в точности, поставил задачу. Не прошло и нескольких минут, как впервые по "артерии немецкого горла" заиграли "Катюши". Все живое кругом замерло. Огромный веер огненных трасс на виду у всех, кто не дремал в это время, поднялся ввысь и устремился к цели. На большой площади вдоль дороги небо забагровело и в этом багрянце в какой-то миг появились черные точки, риски, фигурки. То летели обломки всего, что могло лететь вверх в зоне удара. Эффект был исключительным. Помнится, минут через 20 доложили: прибежали два немца. Они оказались невменяемыми. Мы уже далеко не мальчики и не пристало нам говорить о прошлом с какой-то выгодой.

В этих кратких записках мне приходится иногда употреблять местоимения: "мы", "я". Но как можно избежать этого. Такова была моя служба. Моя задача - помогать командиру. Среди нас был и третий - Вася Чернышев. Это водитель машины командира дивизии, очень порядочный человек. Он тоже делал все возможное и даже невозможное. Так надо было. Действительно, лето 1942 года было дождливым, мокрым, для страны трудным. Она напрягалась, ковала Победу, но ее пока не было. А нам как было? Разве мы не думали, не напрягались, Мы каждый день шли в окопы, к солдату. Тогда это слово было не в моде. Как-то комиссар дивизии Поляков Я.Г. - большой мастер своего дела, у памятника погибшим воинам, к новому пополнению обратился с речью и употребил слово "солдат". Один вышел из строя и сказал: "Мы не солдаты, а красноармейцы". Как видите, не просто было найти путь к сердцу красноармейца-солдата. Без мысли, без хорошего примера нельзя было. Но этот путь находили. Командиры, комиссары много трудились и сумели сделать из дивизии родной дом для солдата. Примерно в июле, в дивизию пришло пополнение сотни две человек. Как всегда, командир дивизии тут же выехал на место. Завязалась беседа со всеми, затем с каждым в отдельности. Выяснилось: все они были солдатами нашей дивизии. Многие из них были ранены по пять-восемь раз и настойчиво добивались, чтобы из госпиталей направили их снова в свою дивизию. В этом плане мне хотелось бы хоть более, чем через 30 лет выразить командиру тов. Клешнину М.Н., комиссару тов. Полякову Я.Г., начальнику штаба тов. Сенину С.С., которых мне пришлось знать близко и в деле, всем воинам нашей дивизии, самые хорошие пожелания. Они трудились, они не спали, они не ели, когда совесть их видела, что есть недоработки. Это истинные солдаты Отечества, с которых надо брать пример стойкости, мужества, которым надо пожелать долгих лет жизни и оставить о них будущим поколениям самые хорошие воспоминания соотечественников. Они заслужили это!

В конце августа 1942 года генерала назначили на другую должность. Пришлось расстаться с дивизией и мне. В заключение мне хочется сказать, что 188 сд для меня была большой, верной школой, забыть которую нельзя!