ТРЕВОГИ ВОЕННОЙ ПОРЫ

В.П. Пронин

Значительная часть моей жизни пришлась на работу в Московском комитете партии и Московском Совете. Обстоятельный рассказ об этом, пожалуй, потребовал бы целой книги. В данном случае я говорю лишь об отдельных, наиболее запомнившихся эпизодах того военного времени, когда народ и советские войска нанесли сокрушительный удар по противнику, вторгнувшемуся в пределы Подмосковья, и отбросили его на Запад. А ведь было так, что передовые части противника подошли к советской столице на расстояние артиллерийского выстрела. Фронт и тыл оказались рядом. А что такое тыл Западного фронта? Это - не просто большой город, это столица нашей Родины - огромная территория, колоссальные ресурсы, производственные мощности, все виды коммуникаций, тысячи учреждений, связанных в одну систему. Это миллионы людей, которыми надо было управлять, при неудачах нести величайшую ответственность по меркам военного времени - накормить, одеть, обуть, снабдить боеприпасами, горючим, обеспечить транспортом. Это при том, что Московскому Комитету партии и Московскому Совету пришлось подменить выехавшие из города министерства и хозяйственные учреждения, зачастую искать необычные, рациональные, решения проблем, не терпевших отлагательства. Разрабатывая варианты мобилизационной подготовки на случай военных осложнений специалисты исходили из опыта предыдущих войн. Но им, равно как нам, утверждавшим эти разработки, не хватило воображения представить себе масштабы и глубину потрясений, опрокинувших мерки и устои мирного времени под напором вихря событий, нараставших как в киноленте, на советско-германском фронте. Велик был диапазон забот председателя Московского Совета - порой прямо противоположных. Если осенью 41-го года велась лихорадочная эвакуация предприятий из Москвы, то в последующие годы приходилось заниматься частично их возвращением с периферии в столицу. Порой, казалось, складывается безвыходное положение, но оптимизм, вера в святое дело, стойкость москвичей и самоотверженность войск помогали преодолевать трудности и тяготы того не меркнувшего в памяти времени. Война не отпускала ни днем, ни ночью.

Рано утром 5 октября мы сидели в кабинете первого секретаря МК и МГК и секретаря ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова и рассматривали завершение строительства Можайской линии обороны. Входит его помощник и говорит: «Александр Сергеевич, Вас срочно по важному делу требует из Юхнова работник политотдела Западного фронта». Щербаков взял трубку; тот доложил, что неподалеку от города натолкнулся на большую колонну немецких танков, а наших войск нигде в этом районе он не видел. Щербаков сказал, чтобы он не отходил от телефона и немедля связался по кремлевскому телефону с помощником Сталина Поскребышевым. Тот сообщил. что Сталин только что лег отдыхать. Тогда Щербаков позвонил Молотову. Молотов спрашивает: «А это не провокация?» Щербаков говорит, что работник политотдела пока у телефона, и предложил связаться с Юхновским горкомом партии и все проверить. Молотов говорит: «Проверяйте.» Щербаков быстро удостоверился, что такой человек действительно существует. Только тогда решили разбудить Сталина. А он тот же вопрос задает: «А это не провокация?» И дает команду помощнику командующего округом по ПВО генерал-майору Громадину немедленно поднять два истребителя и проверить. Надо сказать, что погода стояла отвратительная: туман, дождь. Через некоторое время летчики доложили: «Мы облетели колонну, она растянулась на несколько километров. Видимо, это танковый корпус» .Так как погода была плохая Сталин для перепроверки решил направить другую пару самолетов. Минут через 40-50 летчики доложили, что обстреляли эту колонну. Тогда Сталин приказал Громадину всю авиацию Московской зоны ПВО бросить на бомбежку танковой колонны. Это все-таки 700 самолетов. Затем отдал приказ скомплектовать подвижные артиллерийско-пулеметные группы и направить их навстречу танкам. По боевой тревоге были подняты все военные училища и академии. В первую очередь в район Юхнова были переброшены Подольское артиллерийское и Подольское пехотное училища. Кроме того, Сталин принял решение вызвать из Ленинграда Жукова. Поскольку наши войска оказались отрезаны в районе Вязьмы, срочно были приняты меры по организации обороны на Можайской линии. На Западный фронт были направлены 14 новых дивизий, 40 артиллерийских полков, 16 танковых бригад и другие части.

12 октября состоялось решение ГКО, возложившее строительство 3-й линии обороны на Московский Совет. Мы вместе с Московским комитетом партии обратились с призывом к населению. В считанные дни на строительство обороны вышло более 100 тысяч москвичей, главным образом женщины. О выполнении постановления я доложил в записке Председателю ГКО 25 ноября. Было построено 1428 артиллерийских и пулеметных ДОТов и ДЗОТов, большое количество баррикад, установлено множество противотанковых ежей. Протяженность противотанковых рвов составила 165 км., препятствий из трехрядной колючей проволоки - 111 км. Минировались все подходы к окраинам Москвы, как впрочем, и шоссейные дороги. Было установлено более 50 тысяч мин. Команду о взрыве должен был отдать Берия. Это ему поручили.

16 и 17 октября Сталин советовался с Жуковым: можем ли отстоять Москву? Жуков попросил для этого еще две армии. Тогда, видимо, у Сталина возникла уверенность в том, что Москву можно отстоять. А надо сказать, что единомыслия в ГКО о защите Москвы не было, противником защиты Москвы был Берия, который, правда, вслух эту идею не высказывал. Вот Сталин и собрал Государственный Комитет Обороны, организовал поименное голосование. Когда я сидел на этом совещании, то сразу вспомнил совет в Филях Кутузова в 1812 году. Разница, правда, в том, что Сталин опрашивал всех, начав не с младших, а со старших, - и по званию, и по возрасту. Думаю, что разговор с Жуковым, безусловно, повлиял на принятие решения оборонять Москву.

Моссовет принимал активную деятельность в оказании помощи фронту. Так, например: в конце октября мне звонит Жуков и говорит: «Положение у нас очень тяжелое. Войск еще не хватает, поэтому приходится очень оперативно перебрасывать войска в наиболее опасные места. Но у нас нет автомобилей. Не можете ли помочь?». Я пообещал, и мы в течение двух дней собрали в Москве 2 тысячи грузовых автомобилей. На авторемонтных заводах /у нас их было девять/, быстро привели их в надлежащий вид и передали Западному фронту.

Несколько позже по поручению Жукова ко мне обратился Н.А. Булганин. А надо сказать, что работу Моссовета он знал, поскольку сам ранее был его председателем. «У Вас, говорят, есть трест по передвижке зданий. Не может ли он помочь нам вытаскивать застрявшие танки из болот и водоемов» . Я пригласил управляющего к себе и рассказал ему в чем дело. Попутно замечу, что трест к этому времени уже превратился в роту бойцов МПВО. Дело в том, что при Моссовете было сформировано 6 специальных полков, оснащенных техникой. За время обороны Москвы для Западного фронта было вытащено около тысячи застрявших, подбитых, утонувших в болотах и реках танков.

Не так гладко проходила эвакуация предприятий и специалистов из Москвы. Были случаи дезертирства, трусости и неорганизованности эвакуации. Запомнился такой случай. Было это 18 октября. Звонок. Сталин: «Вы знаете, товарищ Пронин, из Наркомвнешторга все уехали и оставили на складах московской таможни несколько сот тонн драгоценных металлов: вольфрам, молибден и так далее. Не могли бы вы погрузить их?» - «Можем, конечно» - «А за сколько вы можете организовать погрузку?». - «В течение тридцати минут» . Он как озлится: «Вы серьезно говорите (он подумал, что я очки втираю). Через сколько?» А я говорю: «Товарищ Сталин, у нас шесть полков на казарменном положении и двадцать пять батальонов. Я по тревоге подниму сколько надо батальонов, и они через полчаса будут на складах таможни. Только прикажите, чтоб вагоны были». Он сразу по-другому начал говорить. «Хорошо. Вагоны будут». В течение трех дней несколько десятков вагонов погрузили и отправили в Горький.

Хочу привести такой маловспоминаемый факт. В октябре на каждого работающего было выдано по два пуда муки. Дело в том, что мельница в Москве была одна, к тому же часто останавливалась для ремонта /в нее уже две бомбы попали/. И мы опасались: разбомбят мельницу и люди голодные будут. Мне позвонил А.И. Микоян и заявил, что надо выдать каждому по два пуда муки. Выдавали муку по учреждениям и предприятиям. А потом нам за решение о выдаче муки крепко всыпали. Дошло до Сталина. Наверное, Берия доложил. Позвонил он мне, но я чувствую, что звонит от Сталина. «Ты что, выдаешь муку населению?». - «Да, выдаю» . - «А по чьему распоряжению?» . - «По распоряжению правительства» . - «Как правительства?! Кто тебе дал распоряжение?» . - «Микоян» . - «А...Ну, ладно» . И положил трубку. Через несколько часов, к вечеру Поскребышев звонит: «Приезжайте на заседание Государственного Комитета Обороны» - «По какому вопросу?» - «О муке» . Через пять минут звонит А.С. Щербаков: «Ты уверен, что тебе дал распоряжение Микоян?» Я говорю: «Ну, как же. Я не глухой. Конечно, он». Видно, ему тоже звонок был. Приехали мы. Выходим, а заседания и нет никакого. Сталин говорит: «Вот Пронин организовал выдачу населению по два пуда муки. Он ссылается, что сделал это по разрешению правительства». Ко мне обращается: «Верно это или нет?». - «Да, товарищ Сталин, верно». «А кто тебе дал распоряжение?». - «Микоян». А откажись он, меня бы немедленно расстреляли и разговаривать не стали бы. Но Микоян подтвердил: «Да, я дал распоряжение» и начал мотивировать решение. Ох, как его взяли в оборот все...

Нам удалось провести прикрепление населения к конкретным магазинам. Это позволило ликвидировать очереди и повысило ответственность работников торговли. Оперативно решались многие вопросы снабжения населения продуктами. Для сравнения скажу, что вот уже два года слышу болтовню о необходимости открытия мелких пекарен. Моссоветом же в 1941 году за полтора месяца было построено две сотни подземных пекарен. Булочные открывались в 6 часов 30 минут утра.

К концу ноября в городе кончились запасы соли, а подвоза ее в то время не было. Кто-то из старожилов подсказал, что перед войной около мясокомбината в поисках нефти бурили скважину и на большой глубине обнаружили соляной источник с концентрацией соли в 22 процента. Проверили. Скважина оказалась исправной. И вот в двухнедельный срок подразделения МПВО построили выпарочные печи и Москва стала производить около 15 тонн соли в сутки.

События стремительно нарастали. 1-го октября командование Западного фронта доложило: противник направил две группировки Западного фронта на: а) Ярцево-Вязьма для окружения Западного и Резервного фронтов и б) Шелепы-Канютино - на окружение центральной части Западного фронта. В те дни Западный фронт имел (на 1 октября) всего 192 самолета и остро нуждался в самолетах, танках, артиллерийских боекомплектах. 4 октября в 5 часов 20 минут противник перешел в решительное наступление на Орел.

В связи с создавшейся военной обстановкой Государственный Комитет Обороны 8 октября решил провести «специальные» мероприятия по предприятиям Москвы и Московской области (имелось ввиду уничтожение предприятий в случае захвата столицы гитлеровскими войсками). Для этого была создана городская пятерка, а в районах города - тройки. Они должны были определить объекты спецмероприятий, порядок их проведения, выделить исполнителей, обеспечить необходимыми материалами и неукоснительную проверку исполнения.

Комиссия составила список на 1119 предприятий, которые разбила на две категории: а) 412 имеющих оборонное значение. Их предполагалось ликвидировать путем взрыва, и 6) 707 предприятий необоронных наркоматов - путем механической порчи и поджога. В этом списке указывались предприятия пищевой промышленности - хлебозаводы, холодильники, объекты железнодорожного и городского транспорта, электростанции и связь.

ГКО 12 октября постановил создать 3-ю линию обороны г. Москвы с мобилизацией в порядке трудовой повинности 200 тысяч человек с сохранением средней зарплаты за мобилизованными... 15 октября ГКО постановил: ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии эвакуировать в г. Куйбышев иностранные миссии, Президиум Верховного Совета, а также правительство с заместителем председателя СНК Молотовым («Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке»), органы Наркомата обороны и Наркомвоенмора, а группу Генштаба - в Арзамас. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД - Берии и Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).

19 октября было принято решение ГКО: ввести с 20 октября в Москве и прилегающих к городу районах осадное положение .... нарушителей порядка ... «немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов, и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте». Ради справедливости надо сказать, что Государственный Комитет Обороны принял в эти месяцы исключительные меры по защите Москвы. Дни и ночи непрерывно действовал ГКО и оперативная часть штаба Красной Армии.

Нас приглашали в ГКО по два-три раза в сутки. Проверялось исполнение ранее намеченных мер по защите Москвы, ставились новые задачи по усилению ее охраны.

Поздно ночью нас приглашали на заседание Ставки, на котором обсуждалась сложившаяся за сутки обстановка на фронте.

Надо сказать, от Сталина зависело решение о защите Москвы, но отстояли город его защитники - дивизии народного ополчения и прибывшие из восточных районов дивизии Красной Армии.

В системе обороны Москвы были созданы три оборонительных рубежа: по окраинам города, вдоль окружной железной дороги, по Садовому кольцу и Москве-реке. УНКВД дало указание организовать на территории Московской области партизанских отрядов из числа сотрудников и бойцов истребительных батальонов.

А Гитлер рвался к Москве. Он дважды отдавал приказ не принимать капитуляцию Москвы. Вот к примеру приказ штаба 4-й немецкой армии № 3566 от 14 октября 1941 года отдел 1-а.

...«Согласно категорического приказа фюрера и главнокомандующего вооруженных сил войска не должны вступать в центр города Москвы. Границей для наступления и разведки является окружная железная дорога (Нижние Котлы, Ленинская Слобода, Карачарово, Дангауэровская Слобода, Лефортово, Черкизово, Шелепиха, Кутузовская Слобода и т.д.). Подписал за начальника штаба армии полковник Блюментрит.»

Со времени начала войны в Москве уже накопился значительный опыт конкретных мероприятий, направленных на разгром врага.

Было отобрано более 120 тысяч человек в народное ополчение. Из них сформировали 12 дивизий, геройски защищавших столицу на Волоколамском, Нарофоминском и Серпуховском направлениях.

Особенно добрых слов заслуживают женщины. 20 тысяч девушек, в большинстве выпускники школ, изъявили желание стать защитницами. Они быстро освоили специальности прибористов, пулеметчиков, аэростатчиков и смело защищали столицу.

Две трети среди 600 тысяч бойцов МПВО составляли женщины. Днем работа на заводе по 11 часов, вечером и ночью - защита столицы от бомб. Не было случая, чтобы хоть одна дезертировала из подразделения МПВО. Они геройски работали, геройски воевали и отстояли от пожаров 203 завода, в том числе, такие как шарикоподшипниковый, автозавод, ряд авиазаводов. Они спасли во время налетов вражеской авиации жизни более семи тысяч женщин и детей, спасали бесценные памятники русской культуры: Кремль, Третьяковскую галерею, Библиотеку имени Ленина, Музей-усадьбу Л.Н. Толстого в Хамовниках.

С первых дней войны в тяжелую осень 1941 года, когда враг подошел вплотную к Москве, сотни тысяч москвичей и жителей столицы, в большинстве женщин, в дождь, снег и морозы, дни и ночи возводили вокруг столицы оборонительные сооружения.

Война застала Марию Прокофьевну Нестерову уже в пожилом возрасте, однако, она возглавила команду МПВО своего дома. Во время одного из налетов команда сбросила с крыши около 150 зажигательных бомб, но продолжала тушить пожары. За этот подвиг она была отмечена государственной наградой.

Маша Семенова пришла в команду МПВО со школьной скамьи. Перевязывая раненых на месте взрыва бомбы, она сама была ранена в ногу осколком бомбы, но продолжала оказывать помощь другим, пока от сильной потери крови не потеряла сознание. Врачи спасли ей жизнь, но раненную ногу пришлось ампутировать. За самоотверженность и мужество Маша Семенова была награждена орденом Красного Знамени.

Нельзя не отметить смелость и самоотверженность московских школьников, активно участвовавших в борьбе с зажигательными бомбами. Несмотря на запрещение, они ухитрялись вместе с командами МПВО, а иногда и в одиночку, дежурить во время налетов у подъездов, на чердаках и улицах. Проезжая однажды во время очередного налета по Красной площади, на которую в тот момент упали десятки «зажигалок», я увидел, как из подъезда ГУМа выбежали несколько маленьких фигурок и под оглушительный грохот зениток начали тушить бомбы. Руки у ребят были обернуты мокрыми кепками. Они хватали бомбы за стабилизатор и с силой ударяли их о мостовую. От удара горячее вещество бомбы отрывалось от корпуса, и она гасла. Женя Нефедов и Володя Галанов с гордостью показали нам обгоревшие кепки. За смелость, проявленную при тушении зажигательных бомб, мальчики были награждены медалями «За отвагу».

Война требовала решительных и срочных мер. Сотни предприятий пришлось переключить на создание новой, сложной военной техники и снаряжения.

На массовое изготовление обмундирования и инженерного имущества была переключена текстильная и швейная промышленность. Пищевые предприятия стали производить для фронта сухие концентраты. Много фабрик и мастерских, ранее выпускавших сугубо мирную продукцию, быстро освоили производство гранат, деталей для автоматов и другой боевой техники. К началу декабря из 670 подчиненных Моссовету предприятий 654 стали производить боеприпасы и вооружение.

Помню, как через несколько дней после начала войны нас пригласили к заместителю председателя Совнаркома СССР Н.А. Вознесенскому, на которого была возложена ответственность за выпуск «катюш» - реактивных установок и к ним снаряда М-13. По заданию ГКО надо было сверхурочно наладить производство нового оружия. Здесь же на совещании у Н.А. Вознесенского была образована кооперация из пятидесяти заводов, которые должны были производить узлы и детали реактивных установок и снарядов М-13. С того же дня на многих предприятиях началось освоение производства «катюш». Если изготовление пусковых установок было делом сравнительно несложным, то технология производства самих реактивных снарядов основательно помучила инженеров и рабочих - крыльчатки, топливники, сопла, свечи и головки требовали почти ювелирной обработки. Через каждые два дня мы собирались у Н.А. Вознесенского, советовались со специалистами, проверяли по каждому заводу ход освоения производства, оказывали помощь предприятиям оборудованием, квалифицированными работниками и материалами. Неделями не выходили из цехов рабочие и инженерно-технические работники, стремясь скорее наладить производство нового оружия. Москва стала выпускать эти установки. За время войны фронт получил 3745 этих установок.

Фашистские заправилы бахвалились, утверждая, что Москва разрушена. В августе 1941 года Берлинское радио заявило: «Сильные соединения немецкой авиации каждую ночь подвергают уничтожающей бомбардировке этот важнейший индустриальный центр страны. Заводы и фабрики, расположенные вокруг Москвы, настолько разрушены, что всем иностранцам запрещен выезд за пределы Москвы. Кремль и почти все вокзалы разрушены. Красной площади не существует. Особенно пострадали промышленные районы. Москва вступила в фазу уничтожения». Все это была пропагандистская ложь. Конечно, Москва понесла потери от вражеских налетов. Бомбы причинили повреждения и разрушения 129 предприятиям столицы. Были разрушены жилые дома, школы и больницы. Пострадали от бомб здания двух театров. В 56-ти местах был разрушен водопровод, в 43-х местах трамвайные пути. Но сохранилась невредимой наша святыня - Кремль. Целыми остались все вокзалы города. В результате героических мер быстро устранялись повреждения, и предприятия продолжали работать бесперебойно.

Испытания войной показали высокие духовные качества советских людей: стойкость, выдержку, беззаветную преданность Родине. Тысячи и тысячи не вернулись с поля брани, но те, кто трудился в Москве, дали фронту более 16 тысяч боевых самолетов, сотни тысяч минометов, 3,5 миллиона автоматов, 9 тысяч артиллерийских тягачей, 34 миллиона снарядов , мин, бомб и большое количество других видов вооружения и военного имущества.

Под руководством Государственного Комитета Обороны Москву защищали и защитили войска генералов Г.К. Жукова, И.С. Конева, К.К. Рокоссовского, В. Кузнецова, М.Е. Катукова, С.И. Богданова, Д.Д. Лелюшенко и других военноначальников.

Я не погрешу против истины, утверждая, что и мои товарищи по работе в Московском комитете партии и Московском Совете отдали все свои силы ради торжества этого святого дела. Среди них: А.С. Щербаков, Г.М. Попов, П.С. Тарасов, Н.Д. Королев, М.А. Яснов, П.В. Майоров, И.А. Фадин, М.Г. Смирнова, Д.Н. Чечулин, А. Щусев, А. Мордвинов, К. Алабян, Г. Федоровский, В. Рындин, С.Е. Лапиров, Н.И. Плотников, В.Ф. Мосолов, М.В. Шестаков, Д. Журавлев, И. Климов, И. Троицкий, Д. Левант, А. Пучков и тысячи других не менее преданных и самоотверженных патриотов.

«МЫ ТЕБЯ ЗАЩИТИЛИ, МОСКВА»

К. Ф. Телегин

4 июля 1941 г. я был вызван в Главное управление Красной Армии (ГлавПУРККА), где корпусной комиссар Ф.Ф.Кузнецов сообщил, о решении ЦК ВКПб) о назначении меня начальником Политуправления Московского военного округа и о необходимости приступить к работе.

В штабе округа и в Политуправлении обстановка была напряженной. Прежнее командование, забрав с собой до 70% основного руководящего состава аппарата, 22 июня убыло на Южный фронт. К руководству округом пришли новые люди. Многие должности оставались еще не заполненными.

Командующим округом оказался мой старый знакомый - генерал-лейтенант Павел Артемьевич Артемьев. За его плечами была большая жизнь. Человек сильной воли, прекрасный организатор, он досконально знал солдатскую службу и был неутомим в работе.

В кабинете П.А. Артемьева полно работников штаба, представителей формируемых частей. Подробного разговора с командующим у меня в тот день так и не получилось. Договорились, что будем встречаться ежедневно после 24 часов.

Я стал знакомиться с положением дел в штабе и в Политуправлении. Исполняющий обязанности начальника Политуправления бригадный комиссар Федор Кондратьевич Прудников встретил меня чуть ли не с распростертыми объятиями, ибо людей в Политуправлении осталось очень мало, и работники буквально сбивались с ног.

Осмысливая все увиденное и услышанное, прикинув, какие главные вопросы должно решать Политуправление в ближайшие дни, я пошел к командующему. В его кабинете застал секретаря ЦК и Московского горкома партии А.С. Щербакова, члена Военного Совета округа.

- Рад познакомиться, - сказал Щербаков, пожимая мне руку и внимательно меня рассматривая. - Вы, военные, привыкли ко всякого рода титулованиям, а меня зовите просто Александр Сергеевич. Надеюсь, вы оправдаете доверие партии.

Щербаков поинтересовался, за что мною получен орден Красного Знамени, обратил внимание на значок участника хасанских боев.

Затем состоялся непринужденный разговор в атмосфере доброжелательства и товарищества. На вопросы А.С. Щербакова, с чем я уже успел ознакомиться и как представляю себе место Политуправления в решении стоящих перед округом задач, я отвечал спокойно и более или менее обстоятельно, насколько позволяла полученная ориентировка.

Но объективно, начало моей работы в округе совпало с дальнейшими осложнениями на фронте. Историки ответят, как Гитлеру удалось подготовить нападение на СССР. В последствии, в своих воспоминаниях о 1941 г. маршал А.М. Василевский обвинял И. Сталина в том, что тот «не увидел, не уловил того предела, дальше которого надо было привести Вооруженные Силы в полную боевую готовность. Этого требовали интересы Родины». Не мог не сказаться разгром кадров РККА в 37-м году, дезориентирующее заявление ТАСС и обещание воевать малой кровью на территории врага.

Враг бешено рвался вглубь нашей территории. В приграничных сражениях Красная Армия понесла тяжелые потери, и нужно было их срочно восполнить. В первые же дни войны все кадровые дивизии ушли из округа, а вслед за ними и те, что развертывались по мобилизационному плану первой очереди. Округу предстояло изыскивать ресурсы на внеочередные многочисленные, внеплановые формирования, маршевое пополнение, мобилизовывать материальные средства для фронта.

Ранее мне, кадровому работнику РККА, представлялось, что многолетняя, кропотливая работа по составлению мобпланов на случай войны предусматривала все до мельчайших подробностей. Но так не получилось. Многое пришлось менять, вносить поправки и дополнения. Начало войны подвергло суровой проверке нашу военную практику, стратегические планы и расчеты.

Вскоре состоялось решение о назначении меня членом Военного Совета округа. Дел прибавилось вдвое, об усталости некогда было думать.

Уже в первый день войны Москва оказалась под угрозой нападения с воздуха. 24 июня ЦК и правительство приняли постановление о защите прифронтового тыла от вражеских парашютистов и диверсантов и было решено сформировать в Москве и области истребительные батальоны. Было создано 87 истребительных отрядов и батальонов. Нужно было подобрать руководящие кадры, обеспечить новые формирования оружием, боевым имуществом, составить планы боевой подготовки. В конце июня ЦК ВКП(б) провел в ряде центральных областей первую мобилизацию коммунистов на фронт в качестве политбойцов (Звание политбойца означает, что к воинскому долгу коммуниста присоединяется также вся полнота его политической, партийной ответственности в бою (из газеты «Красная Звезда»). Нам предстояло принять их 11,5 тысяч и организовать месячную военную подготовку, одеть, вооружить и отправить на фронт. 9 июля ГКО принял постановление о всеобщей обязательной подготовке населения к противовоздушной обороне, 16 июля - о строительстве Можайской линии обороны.

На все мероприятия, не вписанные ранее в мобилизационные планы, не предусматривалось ни одной дополнительной штатной единицы.

Уже в первые дни войны со всей силой проявилась забота о защите Родины, создавались истребительные батальоны, отряды народного ополчения, партизанские отряды на оккупированной территории. В Москве застрельщиками создания народного ополчения стали коммунисты Ленинградского района во главе с первым секретарем райкома А. Секачевым. В ночь на 2 июля Центральный Комитет партии созвал совещание актива Москвы и области, на котором сообщалось, что ЦК поддержал почин трудящихся Москвы и Ленинграда о создании батальонов ополчения в каждом районе Москвы и крупных промышленных городах области.

Это решение дало выход патриотическим чувствам москвичей, не подлежащих призыву в армию по возрасту, по броне, из-за болезни, но стремившихся встать в ряды защитников Родины. ты записи добровольцев осаждались десятками тысяч граждан. За три дня в списки было внесено более 168 тысяч мужчин различного возраста. Из них 60% были членами ВКП(б). Перед Военным советом встал ряд острых вопросов: какую организационную форму придать ополчению, каково должно быть его предназначение, как его вооружить, обмундировать и обеспечить всем необходимым. Московские партийные организации блестяще выполнили первую свою задачу. На их призыв - «К оружию!» - поднялась вся трудовая Москва. Но предстояла более сложная работа по превращению многотысячной армии добровольцев в боеспособные части и подразделения.

Самой трудной задачей оказалось обеспечить ополченцев оружием и боевой техникой: склады наши были пусты. Дело в том, что перед войной все арсеналы и базы с запасами оружия были перебазированы с территории округа на запад, где предполагалось мобилизационное развертывание армии. А там они подверглись разгрому вражеской авиацией или были захвачены противником в первые же дни нападения. В округе оставались две артиллерийские базы, занимавшиеся ремонтом орудий и стрелкового оружия. Все, что требовалось округу для боевых формирований, бралось буквально «от станка» и, конечно, вооружить еще 120-тысячную армию ополчения до норм боевых соединений Красной Армии Главное управление не могло. Нам предложили сделать это «за счет внутренних источников».

Военный совет был единодушен в том, что формируемые дивизии народного ополчения должны составлять основу для прикрытия Москвы на случай чрезвычайных осложнений на фронте, что в них должны влиться добровольцы в возрасте от 18 до 50 лет из числа не подлежащих мобилизации. Командиров и комиссаров дивизий, полков, командиров батальонов и всех специалистов технических родов войск давал округ, а остальную часть командного и политического состава должны были подобрать местные партийные и советские организации совместно с военкоматами из числа добровольцев. Было решено, что личный состав ополчения пройдет ускоренную военную подготовку, для чего дивизии будут выведены в западные районы Подмосковья, где, помимо тактической и стрелковой подготовки, они будут строить оборонительные рубежи, имея в виду в случае необходимости защищать на этих позициях свой родной город. Московские организации брали на себя задачу помочь дивизиям получить оружие от различных общественных организаций, обеспечить ускоренный ремонт поступавшей с фронта боевой техники, а также снабдить их обмундированием, снаряжением, средствами передвижения и необходимым политико-просветительным имуществом.

И нужно отдать должное руководителям московских коммунистов и советских органов. Они проделали колоссальную работу и оказали округу огромную помощь. Часть оружия по указанию Военного совета выделили воинские части, училища и учреждения округа. Все это позволило создать условия для боевой подготовки дивизий.

Однако, надо признать, что мы вовремя не смогли избежать ошибок. 6 июля Военный совет подписал приказ о выходе дивизий в точно определенные районы. И сразу же всплыли наружу все недостатки поспешного формирования, порой без учета государственной целесообразности. В рядах ополченцев оказалось много больных, людей старше 55 и 60 лет, не годных для полевой походной жизни и напряженной учебы. На некоторых предприятиях были оголены целые производственные участки; из научных учреждений уходили крайне необходимые кадры специалистов, работавших над важными проблемами оборонного значения.

Когда же стало известно, что дивизии выводятся из Москвы, сразу начались телефонные звонки: руководители предприятий и учреждений просили возвратить незаменимые кадры, а командиры и комиссары дивизий, в свою очередь, посылали рапорты о том, что такое-то количество ополченцев непригодно для походов.

Пришлось на ходу исправлять эту ошибку. Хорошо, что из 310 тысяч добровольцев Москвы и области было зачислено в дивизии всего 120 тысяч человек. Таким образом, оставался большой резерв, за счет которого дивизии пополнялись до штатной численности.

В создание дивизий народного ополчения московскими организациями и командованием округа был вложен огромный труд, ибо в ополчении видели силу, способную защитить Москву от всяких неожиданностей. Но вот числа 20 июля получили приказ Ставки о включении этих дивизий в состав резервных армий (с 30 июля - Резервного фронта) и выводе их на Вяземский оборонительный рубеж. И сколько мы ни докладывали Верховному командованию, что дивизии в военном отношении не подготовлены, недостаточно вооружены и т.д., что Москва остается совершенно неприкрытой в случае осложнений на фронте, эти соображения во внимание приняты не были.

Итак, 16 июля ГКО обязал приступить к строительству Можайской линии обороны протяженностью сперва в 220 километров, а затем с дополнительным присоединением участка Калужского укрепрайона в 60 километров. Предстояло вынуть 7,5 млн. кубометров земли, уложить около 25 тыс. тонн цемента, засыпать свыше 51 тыс. тонн гравия и щебня, заложить 590 тыс. кубометров леса. Срок готовности был установлен жесткий: для первой очереди - к 10- 15 октября, для второй - к 15-25 ноября 1941 года.

Положение на фронте не оставляло места для какого-либо благодушия. С занятием Смоленска враг упорно продолжал свой натиск на московском направлении, и забота о безопасности столицы выдвигалась как важнейшая задача.

И вот теперь, когда на Москву надвигалась реальная угроза, в большой спешке и в крайне сложных условиях неблагоприятного хода войны, надо было заново начинать всю работу по составлению документации, рекогносцировкам оборонительных рубежей, расходовать силы и средства, столь необходимые для фронта. И все же строительство оборонительного рубежа уже в августе развернулось широким фронтом, и к октябрю, к моменту возникновения первого кризиса под Москвой, удалось выполнить план первой очереди на 60-70% (исключая Калужское направление, где строительство началось в сентябре). Этот колоссальный объем работ можно было выполнить, только опираясь на могучие плечи москвичей, на активное участие их руководителей А.С. Щербакова, Б.Н. Черноусова, П.С. Тарасова, В.П. Пронина, боевого вожака московского комсомола А.М. Пегова. Их энергии, организаторскому размаху в работе можно было позавидовать.

В несколько дней десятки тысяч москвичей были поставлены в ряды строителей оборонительного рубежа, организованы в батальоны, налажено производство необходимого шанцевого инструмента, мобилизована строительная техника, размещены заказы на бетонных заводах, изысканы дополнительные источники материалов. Особо хочется подчеркнуть роль московских комсомольцев, молодых москвичей в строительстве оборонительных рубежей. По существу, это больше чем наполовину была комсомольско-молодежная стройка. Так, из 43 тысяч человек, работавших на строительстве к началу августа, 32 тысячи были комсомольцами, а к 25 августа из 83 тысяч строителей-комсомольцев было 43 тысячи. Они принесли на строительство задор, боевой дух, жизнерадостность и мужество в преодолении трудностей. Проявилась святая вера молодежи в величие дела, которому она служила, не щадя здоровья и самой жизни.

7 октября в Москву приехал генерал армии Г.К. Жуков. Он прибыл из Ленинграда, откуда в ночь на 6 октября был вызван в Ставку, где получил задание немедленно выехать в расположение войск Западного и Резервного фронтов, разобраться в обстановке и принять необходимые меры, чтобы задержать продвижение врага на Москву. На Можайском оборонительном рубеже Г.К. Жуков появился 8 октября. 10 октября состоялось решение о назначении его командующим Западным фронтом, которому передавались и войска Резервного фронта.

Но опасность на фронте продолжала нарастать. 12 октября враг занял Калугу, прорвался под Верею и Боровск, а через несколько дней захватил Калинин, Можайск, Малоярославец и Тарусу. Из окружения под Вязьмой и Брянском выходили крайне ослабленные части. Наших сил явно не хватало, чтобы удержать Можайскую линию обороны, а 7 октября противник осуществил прорыв фронта. К концу октября немецко-фашистские войска вышли на рубеж, на расстоянии в 80-100 километров от столицы. ЦК партии и правительство приняли решение об эвакуации из города промышленных предприятий, центральных учреждений, части населения и создания Московской зоны обороны.

В сложной и уже опасной обстановке принималось решение ГКО о введении в Москве и ее окрестностях осадного положения. Критическое положение на фронте усугублялось стихийной эвакуацией неорганизованного населения и части учреждений. Непосредственный тыл фронта переживал трудные дни. От Военного сонета требовались решительные меры, чтобы локализовать вспышку стихийной эвакуации, но прав у него было явно недостаточно. 19 октября около 22 или 23 часов командующего округом и меня срочно вызвали на заседание ГКО.

Заседание проходило в кабинете И.В. Сталина. За длинным столом, покрытым зеленым сукном, сидели почти все члены ГКО. Присутствовал и А.С. Щербаков. Сталин со своей неизменной трубкой ходил по ковровой дорожке. В кабинете царила напряженная тишина. На лицах присутствующих можно было прочесть, что недавно происходил какой-то бурный разговор, волнения от которого еще не улеглись.

Остановившись у дверей, мы доложили о прибытии по вызову. Обернувшись к нам и не здороваясь, Сталин задал вопрос:

- Каково положение в Москве?

Командующий доложил, что положение остается тревожным. Меры к наведению порядка приняты, но они недостаточны.

- Что предлагаете? - спросил Сталин.

- Военный Совет просит ввести в городе осадное положение, - доложил Артемьев.

Подумав несколько секунд, Сталин сказал: «Правильно!».

Вся вторая половина октября была заполнена заботами о строительстве оборонительных рубежей на ближних подступах и в самом городе, проведении в состояние высокой боевой готовности вновь сформированных четырех стрелковых дивизий народного ополчения, об изыскании дополнительных источников сил и средств для непосредственной защиты столицы. В эти тревожные дни исключительную активность проявили партийные и советские организации столицы, оказавшие командованию неоценимую помощь в наведении порядка в городе. Свыше 100 тысяч москвичей было поднято на строительство оборонительных сооружений, сотни предприятий, вплоть до кустарных мастерских, переключились на выпуск военной продукции.

В эти дни я близко познакомился с председателем Моссовета В.П. Прониным и его заместителем М.А. Ясновым. В.П. Пронин был введен в состав Военного Совета Московской зоны обороны, и с ним приходилось решать многие вопросы организации защиты столицы. Меня поражала его неистощимая энергия. В тех трудных условиях он успевал бывать всюду, где требовалось его личное участие. М.А. Яснов был поставлен во главе специального управления Моссовета по строительству оборонительных сооружений в Московской зоне обороны. Всю практическую оборонную работу в МК партии вел военный отдел. Заведующий отделом А.И. Чугунов был не только исполнителем воли бюро МК и секретарей, но и волевым, инициативным организатором, глубоко вникавшим в ход строительных работ и других забот военного отдела.

В повседневной работе нас теснейшим образом связали общие заботы и тревоги с секретарем Московского обкома партии Б.Н. Черноусовым и председателем облисполкома П.С. Тарасовым. Борис Николаевич Черноусов обладал какой-то удивительной способностью с первого же знакомства расположить к себе человека. Деловые вопросы решались им быстро. Указания были четкими.

Противоположностью ему был Павел Сергеевич Тарасов. Он не мог спокойно разговаривать с людьми, недобросовестно выполняющими свой долг. Его кипучая натура протестовала против медлительности и безынициативности. Облвоенком А.Е. Смирнов и начальник Политотдела З.И. Комаров отмечали активную действенную помощь руководителей того времени.

Почти полумиллионная армия московской комсомолии сыграла, без преувеличения, выдающуюся роль в организации защиты столицы. Десятки тысяч комсомольцев ушли в народное ополчение, десятки тысяч строили оборонительные рубежи, выходили на воскресники, вдохновенно работали на производстве, защищали Москву от пожаров и разрушений. Возглавляемый секретарем А.М. Пеговым Московский комитет комсомола представлял собой штаб боевой мобилизации. Стоило позвонить Пегову в любой час дня и ночи - и всегда он был занят каким-либо срочным делом. Мы, старые коммунисты, гордились нашей молодежью - славным преемником революционных и боевых традиций нашей партии.

Помнится, в последних числах октября командующий и я были вызваны в МК ВКП(б) к А.С. Щербакову для доклада об организации обороны столицы. Примерно через полчаса после начала доклада П.А. Артемьев перешел к разделу о мероприятиях по перестройке противовоздушной обороны города в свете изменившейся обстановки. И надо же было случиться: в тот момент, когда он твердо и уверенно заявил, что Москва с воздуха прикрыта надежно, раздался огромной силы взрыв. Все здание задрожало и, казалось, вот-вот рухнет. Град осколков стекла и кусков штукатурки обрушился на присутствующих, погас свет, листы доклада и записей разметало. Входную и запасную двери заклинило. А.С. Щербакова контузило. Без посторонней помощи он не мог подняться.

С помощью прибывших пожарных была открыта дверь запасного хода, и по горевшей лестнице мы выбрались во двор. В нижнем этаже бушевал пожар. Пожарные в кислородных масках отстаивали каждую комнату, выносили во двор раненых и убитых.

Как потом выяснилось, главный пост ПВО своевременно получил предупреждение о подходе на большой высоте одиночного самолета противника и принял решение тревоги не объявлять, зенитного огня не открывать, а поручить истребителям расправиться с этим наглецом. Решение, в основном, было правильным. Но на этот раз самолет был, видимо, не разведчик, а вел его один из асов.

В двадцатых числах октября командующий округом, несколько смущенный и взволнованный, под большим секретом рассказал, что его вызывал Сталин и от имени ЦК и ГКО поручил подготовить парад войск гарнизона 7 ноября на Красной площади, предупредив, что о подготовке парада должен знать ограниченный круг лиц.

Перед командованием округа стояла сложная задача. Во-первых, ни в коем случае нельзя было ослаблять силы, занимавшие оборонительные рубежи, наоборот, требовалось повысить их боеготовность и бдительность. Во-вторых, парад провести так, чтобы оставшиеся в Москве представители иностранных государств и гитлеровская агентура могли увидеть силу и мощь наших войск, убедиться в их способности не только надежно защитить Москву, но и разгромить врага. Это должна была быть демонстрация решимости Советского государства, советского народа бороться до полной победы.

Было принято решение: на парад вывести по батальону курсантов училища имени Верховного Совета РСФСР и Военно-политического училища имени Ленина, по одному стрелковому полку от 2-й Московской и 332-й Ивановской имени М.В. Фрунзе дивизий, стрелковый, танковый и кавалерийский полки дивизии имени Ф.Э. Дзержинского, Московский флотский экипаж, батальон бывших красногвардейцев, два батальона Всевобуча, два артиллерийских полка, сводный зенитный полк ПВО. Дополнительно Ставка обещала выделить из своего резерва одну танковую бригаду. Таким образом, по количеству участников парад должен получиться внушительный. В отличие от мирного времени на этом параде войска должны были сразу же идти в бой.

Важной задачей оставалась надежная защита столицы с воздуха в часы парада 7 ноября, вечером накануне, во время торжественного заседания, и обеспечить строжайший порядок и надежное прикрытие с воздуха. Ни один самолет врага не должен был прорваться к городу. В соответствии с этим вся система ПВО была переведена на режим повышенной боевой готовности. Свыше 500 истребителей находились в готовности номер один. Были усилены патрули в городе и введен более строгий режим на контрольно-пропускных пунктах.

Враг все же пытался испортить наш праздник. Около 250 бомбардировщиков 6-го ноября волнами пошли на Москву, но на подходе к столице они были встречены таким зенитным огнем, так стремительно атакованы нашей авиацией, что вынуждены были поспешно убраться восвояси. Это был подарок воинов ПВО к празднику 24-й годовщины Октября, ведь Гитлер растрезвонил на весь мир, что 7 ноября на Красной площади состоится парад его «доблестных и непобедимых» войск.

Командование наших фронтов было начеку. Командиры корпусов ПВО Д.А. Журавлев и И.Д. Климов держали, что называется, палец «на спусковом крючке». Помогла нам и природа. В ночь на 7 ноября разыгралась метель. К утру она немного утихла, но густые хлопья снега закрыли белой пеленой улицы. Парад состоялся - это был самый дорогой и неожиданный подарок к великому празднику.

Вторая половина ноября и начало декабря были самыми трудными для столицы. Продолжало уменьшаться ее население - до 2,5 миллиона человек. С севера враг подошел к Москве на 25-30 километров. Днем и ночью шли ожесточенные воздушные бои. В октябре Гитлер приказал войскам группы «Центр» взять Москву до наступления зимы. При введении осадного положения в Москве генерал-майор Артемьев писал в своем приказе: «...Нужно быть готовым к тому, что улицы Москвы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом...» .

Вся наша страна поднялась на помощь Москве, и противник, натолкнувшись на могучую оборону, остановился, захлебываясь в своей собственной крови. 6 декабря могучий контрудар потряс до основания фронт врага, который начал поспешно откатываться назад. От имени партии и Советского правительства газета «Правда» торжественно на весь мир провозгласила: «Родина гордится своими сынами - бойцами, командирами и политработниками, мужественно сражавшимися на подмосковных рубежах. Родина гордится мужеством и стойкостью трудящихся Москвы...».

Эту высокую оценку москвичи заслужили в героических боях и труде. Они отдали на фронт более миллиона своих лучших сынов и дочерей, из них свыше 400 тысяч коммунистов и комсомольцев. Непоколебимый верой в победу, мужеством и самоотверженностью, сплоченностью вокруг Коммунистической партии москвичи отстояли свой город.

НА РЖЕВСКО-ВЯЗЕМСКОМ ОБОРОНИТЕЛЬНОМ РУБЕЖЕ

А.Д. Педосов

Комсомольско-строительный батальон МВТУ им. Н.Э. Баумана с 1 июля по 10 сентября 1941 года работал на 9-м участке 3-го района Ржевско-Вяземского оборонительного рубежа.

Перед фронтом 24-й и 28-й армий готовились укрепленные полосы на глубину 20-30 км. И хотя не все намеченное удалось осуществить, здесь было положено начало созданию крупных оборонительных рубежей на дальних подступах к Москве.

Батальон МВТУ трудился на левом фланге оборонительного рубежа, там, где железная дорога Сухиничи - Рославль пересекает реку Десну, и южнее, до Жуковки.

... Итак, в 2 часа ночи с 30 июня на 1 июля 1941 года на десятые сутки войны товарный эшелон с тысячей двумястами студентами, без гудков тронулся с отдаленного пути Киевского вокзала. Черное небо, без звезд, без огней в городе и пригородах, слабый сиреневый свет редких светофоров на путях. Среди нескольких человек провожающих - секретарь Бауманского райкома партии А.М. Чистякова, секретари МГК ВЛКСМ А. Пегов и А. Шелепин. Добрые слова, пожелания...

Мы, комитет комсомола МВТУ, в течение предыдущих трех суток отобрали 282 человека «на выполнение спецзадания». Поручений в эти дни от парткома, горкома и райкома комсомола - уйма. Уходят добровольны в армию. В качестве «политбойцов» ушли молодые коммунисты - секретарь комитета ВЛКСМ Алексей Цибуля, секретарь партбюро факультета «Н-16» Евлампий Тарасов, К. Колесников, К. Рева и другие. Наш третий курс 28 июня сдал заключительный экзамен по прикладной механике и тем самым переходил на четвертый. Руководство института (директор С.С. Протасов, парторг ЦК ВКП(б) И.И. Марков) решило поручить нашему курсу выполнение этого неизвестного нам «спецзадания» . Четвертый и пятый курсы направлялись на работу по специальности на заводы, а первый и второй курсы - призывались в армию.

И вот уже лежат ребята в товарных теплушках на нарах в два этажа, сколоченных из прочных, некрашеных сосновых досок. Густой запах смолы. Спать не хочется. Курят, обсуждают события, спорят об оплошности зенитной артиллерии в ночь на 24 июня, которая не опознала свои самолеты, приняв их за вражеские... Дым столбом, курят многие. Разбираемся, кого не нашли. Собрать живущих в общежитии в Лефортове было пара пустяков, с москвичами - хуже. Вспомнили пионерскую «цепочку» - она сработала. Были курьезы. Одна сердобольная мамаша увезла своего единственного «мальчика» на дачу и заперла там. Леню Д., естественно, не нашли. Но, уже без нас, когда формировалось народное ополчение, он ушел в армию и погиб под Москвой.

... Подолгу стоим, пропускаем другие эшелоны. Узкая полоска зари позади поезда. Вот стали чуть различимы полустанки, очертания перелесков. На рассвете первого июля была станция Нарофоминск.

Совещание командиров у начальника эшелона в штабном вагоне. Начальник эшелона - высокий, сухой и требовательный человек - майор запаса Коркин, преподаватель военной кафедры Инженерно-экономического института им. С. Орджоникидзе. Володя Шмидт и я залезаем по приставной лесенке в вагон. Представляемся: МВТУ, командир и комиссар батальона. В ответ слышим: «Если еще раз в ваших вагонах появится ночью свет или будут курить при распахнутых дверях, в Сухиничах обоих сдам под суд военного трибунала!» . Резкий разговор с другими командирами: не сметь опускать никакие письма в почтовые ящики, не бегать из вагона в вагон на остановках, запастись сейчас на этой большой остановке водой и пить только ее, не паниковать при воздушном налете.

К вечеру 2 июля эшелон медленно подошел к станции Сухиничи. Только что был налет немецкой авиации. На путях разбитые эшелоны. Запах гари, дым. Некоторые товарные вагоны с отодранными стенками просвечивают насквозь, кое-где искореженные рельсы и разворочен путь. Водонапорная башня держит свой огромный верхний бак каким-то чудом: вырван почти весь бок в середине башни. Приказ: обить все наши вагоны хвойными ветками. На крышу первого и ближе к хвосту, вагонов, красноармейцы с нашей помощью затаскивают спаренные зенитные пулеметы.

... Еще какая-то станция. Опять долго стоим. Все пути заняты эшелонами. Войска, танки, пушки, полевые кухни, автобусы с большими красными крестами. А вот длинный сборный состав медленно продвигается навстречу, по соседнему пути, идет на восток. Открытые платформы. На них стоят густо смазанные коричневым солидолом токарные и фрезерные станки, кузнечные молоты. Вот несколько пассажирских вагонов необычной для нашего глаза формы, с полукруглыми крышами и латинскими надписями Литовской железной дороги. В окнах видны лица женщин и мужчин. На открытых платформах сидят люди с чемоданами, узлами, многие под зонтиками. Слышим еще незнакомое слово - «эвакуированные» .

А это что такое? Медленно поравнялись с нами три зеленых тюремных вагона. У окон с железными решетками сгрудились серо-зеленые мундиры. Пленные гитлеровцы! Разглядывают нас в упор, а мы - их. Краснощекие, упитанные, недобро усмехаются явно по нашему адресу. Вот кто-то из них, стоявший позади от окна, в отличие от других небольшого роста, энергично растолкал своих и что-то хрипло кричит нам вслед, тряся жилистым кулаком. Вагоны разъезжаются. Наш эшелон убыстряет ход. Около деревень разметанные охапки клевера, мать-и-мачехи, колокольчиков. Женщины, девушки, дети кидают цветы, пытаясь попасть в распахнутые двери товарных вагонов. Макушка лета!

... Утром 3 июля были на станции Фаянсовая. Толпа красноармейцев и железнодорожников у репродуктора, из которого слышится знакомый голос Сталина. Говорит с придыханием, паузы, слышно бульканье воды, наливаемой в стакан.

Четыреста километров от Москвы, станция Снопоть Юго-Западной железной дороги. Выгружаемся и рассредоточено, маскируясь в перелесках и кустарниках, собираемся по своим взводам.

Распоряжение - выделить людей для разгрузки хлеба, крупы, инструмента. Молодой, стройный человек с есенинской шевелюрой, в защитной форме без петлиц, негромко говорит командирам: «Товарищи, моя фамилия Сотников. Я заведующий военным отделом Московского горкома комсомола. Вы находитесь в полосе 28-й армии. Бои идут примерно в ста -восьмидесяти километрах отсюда. Вы будете строить здесь укрепленные рубежи и оборонительные сооружения. Имейте в виду - в зоне действует немецкая воздушная и наземная разведки. Мы выловили уже немало гитлеровских разведчиков и диверсантов, переодетых в нашу военную и железнодорожную форму. Высылайте квартирьеров по деревням - пусть идут и готовят ночлег. У начальника эшелона есть карта района - распределяйте места ночлега и назначьте связных.»

... И сейчас, по прошествии многих лет, отчетливо помнится, как странно сочетались в нас острое ощущение событий и некоторая студенческая беспечность в условиях двенадцатого дня войны. Многое из того, что говорилось, делалось, требовалось от нас на этом и других совещаниях, да и в самой работе, казалось излишним педантизмом. И это, несмотря на то, что мы проходили в институте военную подготовку по учебному плану, изучали уставы, да и готовились к работе в оборонной, режимной промышленности. Особенно раздражала достигшая предела требовательность начальника эшелона майора Коркина. Он пробыл с нами два или три дня до начала работ. Но его уроки все-таки не прошли даром. Так, по установленному им порядку, в местах ночлега, а это были обычно большие колхозные риги, назначались по два круглосуточных дежурных. Однажды ночью часть людей из нашего батальона перебросили на машинах за 20 километров для срочной помощи соседнему отряду из Киевского района, который ночевал в такой же, как мы, риге, на берегу Десны, около железнодорожного моста. Ночью немцы бомбили мост. Мост уцелел, но бомба попала точно в ригу. Запомнилось: обрывки черных штанов на вершине ярко-зеленой, чуть посеченной березы. Дежурных у них не было. Все, усталые, спали. Возможно, в их эшелоне не было такого майора, как у нас.

Наша первая полоса Снопоть - Дубровка опиралась на левый берег Десны и представляла собой противотанковые рвы шириной 7,5 метра понизу, 3,5 метра глубиной. Кроме рвов, мы срезали эскарпы и контрэскарпы, используя для этого склоны холмов и пологие берега рек и речушек, устанавливали проволочные заграждения, готовили места под минные поля, ставили дзоты на опушках и берегах. Это была трудоемкая и тяжелая работа, особенно на глинистом грунте, да еще в дождливую погоду. Многие трудно привыкали. Случалось, особенно в первые две недели, командиры взводов, придя на ночлег, не обнаруживали кого-то из ребят. Приходилось возвращаться назад за 2-3 километра на трассу. Пропавшего находили где-нибудь в кустах на дороге, где он спал, положив под голову лопату. Легче было тем, кто имел спортивную закалку - в МВТУ спорт всегда был в почете.

Тем временем продолжалось ожесточенное Смоленское сражение. Орудийный гул не смолкал ни на минуту. По выжженным солнцем горячим, пыльным дорогам шли танки, конная и механизированная артиллерия, шагали колонны запыленных стрелков.

Казалось, никаких наших сил не хватит выполнить в невероятно короткие сроки то, что требовало командование. Но прислать к нам пополнение, о чем мы просили институт, возможности не было. Все, кто еще оставался в стенах института, ушли в народное ополчение, участвовали в начавшихся работах по сооружению Можайской линии обороны, а немногие девушки уехали в середине июля на другой участок Ржевско-Вяземского рубежа - под Ярцево.

В августе зачастили дожди, такие затяжные, что автосамосвалы ЗИС-5 просто встали в непролазной глине. Расползающийся грунт, потоки воды размывали готовые участки, особенно страдали эскарпы и срезы.

Больше «внимания» стала нам уделять немецкая авиация. Вот из-за близкого леска выскочили два «мессершмитта» и пошли вдоль трассы. Опытные наблюдатели за обстановкой вовремя скомандовали: «Воздух! В тень!» Самолеты возвращаются, делают новый заход. Но утро солнечное, и большая часть глубокого, трехметрового рва - в резкой тени, где укрылись ребята. Ни одного попадания. Зато автобус с красным крестом, остановившийся на дороге наверху, - изрешечен.

С фашистских самолетов часто сбрасывали пачки листовок, в которых говорилось о том, что Красная Армия разгромлена в боях на территории Белоруссии и в Прибалтике, что уничтожена почти вся советская авиация, что в боях под Минском, на Украине, в Прибалтике взяты сотни тысяч пленных. Листовки печатались на русском языке со старой, дореволюционной орфографией. Сбрасывались и «пропуска» на право перехода линии фронта на одного человека. Тут же бывало и добавление: «Пропуск действителен и для целой роты, батальона, полка.» В начале сентября была сброшена листовка, адресованная непосредственно нам: «Московские студенты! Сегодня, 1 сентября - традиционный день начала учебного года. Сейчас германские студенты, как это положено, входят в свои аудитории, а вас заставляют заниматься земляными работами и погибать за безнадежное дело, ибо война вашей армией проиграна». Гнев и ненависть к геббельсовским пропагандистам вызывали у нас эти прокламации.

К нам газеты приходили пачками, сразу за неделю. Совещания, инструктажи в штабе строительного района и участка носили характер сугубо производственный: «Сроки! Сроки!» или «Чтобы уберечь людей от желудочно-кишечных заболеваний, нужно ошпарить бочку кипятком с полынью. Вода-то прямо из Десны» и т.д. Бывали, но редко, политработники из 33-го стрелкового корпуса.

Однажды бригадный комиссар из политуправления Резервного фронта расстроил нас сообщением, что, находясь в окружении, управление 28-й армии перешло на сторону противника. На самом деле, как стало известно позже, командование «28-й армии (командующий - генерал-лейтенант В.Я. Качалов), в расположении и для частей которой мы работали, погибло в бою. Через наше расположение потом проходило немало бойцов из окружения.

Еще об информации. Ребята из взвода факультета «А-3» (приборостроение) обнаружили в доме эвакуированного сельсовета неисправный радиоприемник СИ-235. Этот старый прибор не работал явно уже с давних пор. Приемник перебрали, оборудовали аккумулятор. С того дня мы имели утреннюю и вечернюю сводки Совинформбюро. Стоя на горе вынутого грунта, политрук взвода Игорь Азаров (он сегодня очередной «дежурный по сводке», то есть ходил к 6 утра к приемнику за 5 километров и все записал) читает сводку. Снизу из рва крики: «Давай и эпизоды!» (сводка Информбюро состояла из двух частей: общая характеристика положения на фронтах и более пространная часть - эпизоды вооруженной борьбы). Все хотят знать все, а заодно и ... продлить перекур.

...Прибыл из института автобус с подарками. Антон Тавзарашвили, член комитета комсомола, - худой, жилистый, загоревший, возбужденный, рассказывает: « Чуть не влетели в Рославль! Там, оказывается, немцы. Повернули, и объездами, минуя сомнительные дороги, добрались к вам» . Нам раздают продукты, конфеты, даже шоколад. Это профкомовские девушки - Мила Манциводо, Галя Чеснокова, Лена Мухамедова и другие отдали на месяц вперед свои талоны. В Москве - карточки!

В эту ночь мы работали как-то по-особенному, сосредоточенно и молча. Там и тут шипели сигнальные ракеты. Какой-то самолет развесил над нашей трассой сигнальные шары. Впереди по фронту гремела артиллерийская канонада, временами доносился стук пулеметов воздушной схватки. Но ничто не могло отвлечь наши мысли от судьбы Москвы.

Примерно в середине августа мы перебазировались километров на 40 к востоку. Здесь мы приняли участие в сооружении второй линии рубежа. Это было на 2-3 километра левее рокадной железной дороги на участке Людиново-Дятьково, Размеры противотанкового рва изменились. Теперь они были несколько меньше: ширина поверху - 5,5 метра, понизу - 3,5 метра, глубина - 2,5 метра. Как нам объяснил на совещании в штабе участка начальник СУ-39 И.М. Браславский, противотанковый ров таких размеров достаточен для эффективного препятствия действующих в данный момент танков. Начальник участка потребовал укрепить прочность огневых точек - дзотов и др. При сооружении второй линии рубежа нам дали чертежи новых огневых точек - буто-бетонных. В них пространство между двумя мощными сосновыми клетками, помещенными одна в другой, шириной с метр, заполнялось бетонным раствором. В бетонную массу погружались каменные валуны. Однажды мы осматривали состояние этих точек после вражеской бомбежки. Пологий берег реки, поросший в излучине ивняком, был напротив брода закрыт двумя буто-бетонными точками, державшими брод под пулеметным обстрелом вперекрест. Обе точки были целы.

В середине сентября 1941-го окончилось Смоленское сражение. Наш комсомольский строительный батальон МВТУ им. Н.Э. Баумана в этот именно день закончил выполнение «спецзадания» и по приказу отбывал в Москву для продолжения учебы по ускоренной программе для подготовки к работе по специальностям на заводах вооружения и боеприпасов. Перед строем батальона выступили комиссар 3-го района оборонительного строительства П.В. Абрамов (секретарь Пролетарского райкома партии) и начальник СУ-39 И.М. Браславский. Были зачитаны два приказа: от военного командования и командования 3-го района. В них подводились итоги проделанной нами работы, объявлялись благодарности всему личному составу, а также руководству МВТУ. Четверо наших комсомольцев были представлены к правительственным наградам.

Когда теперь смотришь карту битвы под Москвой, то расположение линии фронта на 30 сентября 1941 г. на участке Снопоть - Жуковка по реке Десне примерно соотвествует участку оборонительного рубежа, сооруженного силами 3-го района оборонительного строительства, куда входил наряду с другими и наш комсомольский строительный батальон МВТУ.

Итак, свою боевую задачу мы выполнили.

...И вот уже станция Бетлица (20 км к северо-востоку от Снопоти) Юго-Западной железной дороги. Быстрая посадка (поезда здесь уже не ходят) в эшелон, следующий на Москву. Каждый из нас думает - какова Москва сейчас? Ведь мы оставили ее в конце июня.

По возвращении в Москву в МВТУ возобновились занятия, середине октября большая часть бывших строителей добровольно ушла в рабочий батальон Бауманского района, будущую 3-ю Коммунистическую дивизию, начавшую свой боевой путь под Москвой. Сложили головы многие. Часть наших ребят продолжили учебу, и по окончании МВТУ работали в промышленности, стали конструкторами, технологами, руководителями предприятий, выпускающих новую технику. Есть среди них лауреаты Ленинской и Государственной премий, участники космических программ, Герои Социалистического Труда. Многие трудятся до сих пор.

БОЕВЫЕ ДНИ ОТРЯДА КРАСНОЙ ПРЕСНИ

С.М. Семенова-Ерофеева

Рабочие, служащие и студенты, в основном коммунисты и комсомольцы, стали ядром Коммунистического батальона Красной Пресни, сформированного за одни сутки 16 октября 1941 года. Из батальона была выделена группа бойцов в партизанский отряд Красной Пресни.

Невозможно забыть октябрьские дни 41-го года.

16 октября. В черном диске радио размеренно стучит метроном. В маленьком деревянном флигеле в Гагаринском переулке (ныне ул. Рылеева), в доме 33, в коммунальной квартире номер 4, где я живу, тихо. Ночь. Почти все жители многонаселенной коммунальной квартиры эвакуировались, остались только отец и я.

Резкий звонок дверного колокольчика... На пороге - связная, студентка Оля Иванихина. Комсомольцы Московского геолого-разведочного института (МГРИ) собираются «по цепочке». Оля, запыхавшись, говорит: «Срочно всем собираться в институте, а тебе сначала в райком комсомола». Сбор недолог, рюкзачок с необходимыми вещами заготовлен заранее. Торопливо целую отца, по дороге захожу за Надей Гвайта и Галей Юровской, студентками моей группы. Они спешат каждая по своей «цепочке», а я бегу с Кропоткинской улицы на Тверской бульвар, где в старинном особнячке размещаются райкомы комсомола и партии Краснопресненского района.

В райкоме комсомола пусто, непривычный беспорядок, небрежно валяются бумажки. Сидит один дежурный, спрашивает:

- Ты секретарь комитета геологов?

- На сегодня - я.

- Это почему на сегодня, а вчера кто был?

- Вчера был Валентин Григорьев. Он уходит на фронт сегодня. Вчера передал дела мне.

С начала войны секретари нашего комсомольского комитета менялись быстро, как только очередному секретарю партбюро разрешало уйти на фронт. Почти весь комитет ВЛКСМ ушел воевать. Первым ушел в десантные войска наш бессменный секретарь Вася Михалев, душа, гордость и любовь всего института. С ним ушли члены комитета Лида Гапонова и Витя Аносов - все они погибли в ожесточенных боях под Моздоком летом 1943 года...

- Раз на сегодня секретарь комитета - ты, иди наверх, в райком партии, там уже секретарь партбюро вашего института Пантелеев. Получишь указания.

В большой комнате - приемной сидят руководители партийных и комсомольских организаций Красной Пресни. Молчат. Напряженная тишина. Ждут приема. Доходит очередь и до нас. Секретарь райкома Ухолин. Распоряжения скупые, определенные: «Немедля начинайте эвакуацию основного состава студентов в Семипалатинск. Одновременно создавайте группу для усиления оборонных работ в непосредственной близости к Москве. Добровольцев отправляйте в Коммунистический батальон Красной Пресни в Тестовский поселок, в школу 89. Все».

На улице холодно, ветрено, мокрые хлопья снега, пронизывающая сырость. Что-то сжигают, да так спешно, что полуобгоревшие листы бумаги вылетают из труб, лежат на асфальте...

В «двадцатке» - самой большой аудитории нашего института, где амфитеатром поднимаются столы, полуосвещено, навалены полосатые матрацы, привезенные с практики. Внизу, в правом углу у заклеенных крестом окон студенты тихо-тихо вполголоса поют «В далекий край товарищ улетает...»

Постепенно, группами и по одному, подходят ребята, одеты по походному, в брюках, телогрейках, большинство с рюкзаками, тихо переговариваются. И.Я. Пантелеев говорит о плане действий. Тотчас же в маленькой комнатушке комитета ВЛКСМ образуются три очереди - на эвакуацию в Семипалатинск, на оборонительные рубежи, в Коммунистический батальон. Последняя очередь самая длинная, растянулась на два этажа. Особенно много девушек, так как большинство ребят ушли добровольцами еще летом; ведь наш набор добровольцев с начала войны был уже восьмым на Красной Пресне. Кругом - огорченные лица, так как в батальон записывают не всех желающих. Хорошо, что я успела окончить курсы медсестер в институте курортологии. Только вчера мы «выбили» военные билеты в военкомате. Нас не хотели ставить на военный учет, так как курсы были краткосрочные, всего один месяц. Но настойчивый наш комсорг Валя Ловягина добилась своего. Меня направляют в Коммунистический батальон, возглавил его военком района М.Н. Кондратьев.

Идем пешком в Тестовский поселок, в школу N 89. Трамваи не ходят. Получаем военное обмундирование, нас распределяют по подразделениям. В класс, где теперь расположились медсестры и сандружинницы, приходит связной и вызывает меня к комиссару батальона Андрееву. У комиссара уже сидят несколько человек, в том числе инструктор райкома партии Валя Гудкова. «Есть предложение написать письмо-обращение к москвичам от имени Коммунистического батальона Красной Пресни», - говорит комиссар. Письмо было написано быстро, слова приходили сами собой... Прозвучал сбор на митинг... Зал школы быстро наполнился бойцами. На другой день, 18 октября наше обращение появилось в «Правде» и «Московском большевике»:

«Пресня. Боевая Красная Пресня. Вот сквер у твоей заставы. Высокий камень в центре его - суровый памятник храбрым твоим сынам, поднявшим в 1905 году знамя борьбы за свободу, за счастье будущих поколений...

В наших шеренгах шагают рядом старый красногвардеец, седоусый Михаил Саввич Яковлев и комсомолки-санитарки 18-19 лет. Мы - студенты Геологоразведочного института, Московского университета, рабочие «Трехгорки», железнодорожники Окружной дороги, служащие учреждений - люди разных профессий, и у каждого из нас было свое мирное занятие. Теперь у всех у нас одно стремление - воевать, сражаться за Родину; одна цель - опрокинуть, раздавить врага. Враг разобьет свою голову об ощетинившуюся штыками Москву».

25 октября 1941 года. В Октябрьские дни в Москве обычно хмуро, грязь и слякоть. Но в этом году снег выпал рано. Строем, как заправские бойцы, направляемся в столовую завода имени Мантулина. «Запевай!» - командует старшина. Запевала Леня Балашов:

Там, где пехота не пройдет, и бронепоезд не промчится,

Угрюмый танк не проползет, там пролетит стальная птица!

Пропеллер, громче песню пой, лети, распластывая крылья!

За вечный мир в последний бой летит стальная эскадрилья!

И сама не пойму, почему мы пели эту далеко не пехотную песню, но она была грозная и могучая, а мы всегда выделяли строчки

«За вечный мир в последний бой...». И каждый знал - вот он, последний бой, рядом...

Обедаем на втором этаже. Длинные деревянные столы и лавки. Шумно. За одним столом обсуждают, почему утром взвод В.Бокатова, геолога из МГРИ, после подъема опять первым был на построении. «Нечестно, - горячится С. Тищенко, другой взводный, - ведь ты их за полчаса до подъема будишь, они к подъему уже одетыми лежат в кроватях!» «Я их не бужу, - улыбается Бокатов, - они сами встают».

У нашего стола возникает коренастая фигура геофизика Коли Чуднова. Глядит на меня. «Поешь и сразу иди к комбату!» «Зачем? - спрашиваю. «Говорить нельзя», - и Коля прикладывает палец к губам. - «А как вернешься, сразу скажи мне «да» или «нет» .

Тут уже не до еды. Бегу. В бывшей учительской сидят М.С. Андреев, майор Д. Кожохин, политрук М. Розен. Андреев, как всегда, предельно краток. «Формируем диверсионную группу для действий в тылу врага. Дело опасное, можно и отказаться. Батальон ведь тоже идет на фронт». Раздумий не было. «Хорошо стреляю, знаю топографию, хожу по компасу, - говорю я Андрееву, - и, наконец, медсестра... Возьмите меня!». «Учтем и решим, а сейчас позовите из столовой Гришу Миргородского» .

Мчусь через прудик, что строжайше запрещено: лед был еще слабый. Проходя мимо Чуднова, говорю: «Никола, «да» ! Конечно, «да» !» и принимаюсь доедать обед.

15 ноября 1941 года. С утра до вечера ползаем по-пластунски. Исползали весь садик у школы, всю топографию Краснопресненского парка собственными животами изучили, но наш неугомонный командир диверсионного отряда младший лейтенант Игорь Опарин, уже побывавший на войне, кадровый военный, все еще не доволен. Он настойчиво повторяет: «Яблонский, слейся с землей, слейся с землей, убери тарантас!... Соснилло, гранату держи над землей, а не волочи ее... Горин, почему пятая точка опять в воздухе?...». Бросаем учебные гранаты и связки бутылок с горючей смесью в фанерный танк. «... Коростылев, бросай под гусеницы. Размах больше!..» И так час за часом. А мы, медсестры, еще дополнительно учимся таскать раненых. Тоже надо. Выбрали самого крупного из всей группы, Юру Радкевича, рабочего сахарно-рафинадного завода. Веселый, добрый, большой человек. «Девчонки, надорветесь, ведь во мне живого веса 106 килограммов!» Но нашему рвению нет предела, прихватив Юру крест-накрест за ногу и руку, вскидываю его себе на спину и тащу бегом по парку. Небольшой отдых. Вот тут-то вступает Матвей Яблонский, дипломник из ГИТИСа: «Объявляю выход Дездемоны. Сцена с Отелло». Импровизированный спектакль одного актера завораживает. Матвей мгновенно перевоплощается. Память у него отменная. Тексты Шекспира с их накалом страстей близки и понятны... Перерыв окончен.

«На лыжи, на лыжи!» Снега мало, но ходить можно. Яблонский отстает. Мы с Женей начинаем смеяться. Старшина Стефанов, грек, плохо знающий русский язык, кричит: «А девушки хихикают! Я вам похихикаю», чем вызывает очередной взрыв смеха. Яблонский смущенно: «Я ведь первый раз на лыжах. Я из-под Одессы».

Приходим в школу. Выясняется, что Горин натер ноги в новых сапогах. «Да вы, ребятки, не умеете портянки навертывать», - говорит Е.В. Шанцер, доцент-геолог из МГРИ. Разуваемся и вновь начинаем обучение. Позже, в дальних походах на Брянщине, не раз вспоминала я добрым словом нашего дорогого Евгения Виргильевича. Он был для нас примером не только в военной учебе. Он был для нас примером настоящего большевика. Его отец был профессиональным революционером Ленинской гвардии. Имя Шанцера Марата, одного из руководителей городского комитета партии, готовившего восстание в Москве в 1905 году, еще со школьных лет для нас овеяно легендой. Сын его был для нас живым связующим звеном между теми далекими революционными событиями на Красной Пресне и сегодняшними суровыми днями.

21 ноября 1941 года. Звучит команда: «Военную форму снять. Документы, письма, записные книжки - сдать. Получайте черные ватные брюки, ватники. В рюкзаки - продукты, тол. Гранаты - противотанковые и лимонки. Гранат мало, берем еще и бутылки с горючей смесью. Девушки дополнительно медицинские сумки и пистолеты ТТ» .

Из школы Коммунистический батальон ушел в Хлебниково. Прощаясь, мы не думали, что со многими уже не увидимся никогда. В школе остались лишь те, кто пойдет в тыл.

Нашу группу разбили на два отряда. Сегодня на задание пойдет первый отряд. Командир - лейтенант Игорь Опарин; комсорг - Николай Чуднов, студент МГРИ; бойцы - Иван Коростылев, инспектор милиции; Григорий Миргородский, студент юрфака МГУ; Юра Радкевич, рабочий сахарорафинадного завода; Евгений Виргильевич Шанцер, доцент МГРИ; Миша Горин, рабочий; Иван Кора, Николай Соснилло, студенты МГУ; Матвей Яблонский, выпускник ГИТИСа; медсестры - Евгения Михалина и автор этих строк, студентки МГРИ.

И вот уже маленький автобус везет нас на север по Ленинградскому шоссе. В таких автобусах мы летом ездили в пионерлагеря, а сейчас он, натужно пыхтя, пытается преодолеть участки разбитой дороги. Иногда выскакиваем, толкаем автобус. Знакомые места, на Сходне снимали дачу... но теперь кругом рвы, надолбы... В эти дни мы живем в двух измерениях - мирная жизнь неотступно держит нас, а мысли направлены и напряжены - мы идем в бой...

Выгружаемся в Клину. Серый хмурый вечер. В городе безлюдье. Темные окна, город кажется совсем пустым. Идем мимо Дома-музея Чайковского. Закрыт. Нас размещают в общежитии строительного техникума. Глубокая тишина в опустевшем доме, будто все замерло. Ряды близко поставленных кроватей. Топится печка. Света нет. Садимся у печурки. Говорить не хочется. И туг Женя Михалина тихонько своим детским звонким голоском запевает студенческую геологическую песню. Сочинил ее Коля Власов, студент МГРИ, когда он добровольцем ушел на войну с белофиннами:

В районе Лаймоля семьей комсомола

Я трудности с боя беру.

И, если погибну в боях за Отчизну,

Я с песенкой этой умру...

Пусть песенка эта огнем перекрестным

На страх и на горе врагам,

Сквозь чащи лесные словами простыми

Промчится к родным берегам.

Пусть с теплым приветом промчится при этом

Над корпусом МГРИ прозвеня,

Всем девушкам милым, веселым, унылым

Привет передаст от меня...

Песня незатейливая и душевная развязала языки. Коля Чуднов, комсорг отряда, принялся рассказывать о своей дипломной практике в Средней Азии. Колю в институте ребята прозвали «ваше чудачество», рассказывал он всегда с шуткой, чудил. В первый же день войны с практики он послал телеграмму в институт с просьбой срочно отозвать в Москву для отправки на фронт.

После войны мать Чуднова, Ольга Федоровна, переслала в МГРИ последние письма сына, где он писал: «Мамуля, скоро окончу институт, буду работать для Родины, не покладая рук. Нам будет хорошо, заживем счастливо...»

Чуднов рассказывал смешные эпизоды, все смеялись. Одна Женя ехидно спросила: «Значит, ты не только круглый отличник, но еще и хороший трепач?». Вступился Шанцер, говоря, что с геологами в поле такие истории случаются, похлеще, чем с охотниками, а главное, что все истории - правда. Иван Кора, только что в начале октября получивший диплом историка в МГУ, сказал: «Самые невероятные человеческие истории можно найти в архивах, чем я и занимался, готовясь к защите дипломной работы» .

Разгорелся спор - какая специальность после войны будет самая главная. Радкевич сказал, что основная - рабочий, особенно на сахаро-рафинадном заводе. «Без сахара не обойтись!» Каждый отстаивал свою профессию. Однако все единогласно почему-то решили, что в юристах необходимости после войны не будет, а уж в коммунистическом обществе тем более. Тихо потрескивают в печке дрова. Опарин объявил отбой.

23 ноября 1941 года. Чуть светает... Мы на ногах. Идем от Клина к селу Большие Ямуги. Снега еще мало, опавшие листья просвечивают, шуршат под ногами. В селе полная тишина. Жителей не видно. Нам надо попасть в село Решетниково, расположенное неподалеку от разведотдела 30-й армии, где мы получим задание и перейдем линию фронта в тыл противника. Откуда-то издалека доносится уханье снарядов. Я спрашиваю: «А что это, вроде бы шелестит?». Опарин ухмыляется: «Ты что, не понимаешь, ведь это пули летят». Для безопасности движемся от дома к дому перебежками. Вскоре командир выяснил, что разведотдела в деревне нет, перебазировался.

Стрельба все ближе. По шоссе беспорядочно отходила небольшая группа бойцов, измученных боями, среди них были раненые. Старшего нет... Убит. Возбужденно кричат: «Фашистские танки прорвали оборону...».

Как выяснилось позже, мы оказались в эти дни в зоне танкового прорыва противника, который проходил на стыке 30-й и 16-й армий.

Что предпринять? Опарин, кадровый военный, мгновенно оценив обстановку, сказал: «Наша задача собрать отступающих и принять бой. Подойдут наши, тогда отряд пойдет в тыл врага. Каждый из бойцов обязан помнить, что при любом исходе операции следует сообщить в Москву о судьбе отряда. Таков приказ. А сейчас снять рюкзаки, сложить их у баньки, приготовить гранаты и занять оборону». Опарин собрал отступающих и бойцов комендантского взвода, приказал им вместе с нами залечь на околице села.

Мы залегли. Из леска в сторону шоссе, прямо на нас двигался фашистский танк, за ним другой, третий... Мне казалось, что танки не настоящие, и ползут как-то очень медленно. Какое-то было оцепенение, мы молча смотрели, как на нас движутся танки. Не помню даже, была ли в то мгновение стрельба. Казалось, что кругом один рокот танков и очень страшно. Прозвучала команда: «Гранаты на боевой взвод! ПТР к бою!» И вот Юра Радкевич первым бросает одну гранату, другую... Гремят выстрелы. Это - боец из комендантского взвода бьет по танкам из ПТР. Вдруг передний танк остановился и запылал! Тут я, наконец-то, услышала стрельбу. И вдруг в эту минуту упал Юра Радкевич. Бегу к нему, наклоняюсь. Он мертв... Бойцы продолжают кидать гранаты, стрелять. Вдруг мощный взрыв раздался у нас за спиной. Это снаряд из танка угодил в" баньку, возле которой были наши рюкзаки с толом... А бой разгорается. Страх куда-то ушел, надо бежать к раненому Чуднову. Он ранен смертельно. «Ребята, крепитесь, - хрипит он с трудом, - подойдут скоро наши!». Умер на руках у Жени.

Приблизился еще танк. Солдаты кидают гранаты и бутылки с горючей смесью... Пэтээровец замолчал. Ползу к нему. Беру за плечо - убит. Убит и командир Опарин, лежавший рядом. Раненых перевязываем. Они вновь стреляют, бросают гранаты. Шанцер, кинув гранату, падает - ранен в ногу. Но танк, танк дымится и уходит куда-то в сторону! Убит Коля Соснилло - чудесный, необыкновенный, деликатный и интеллигентный человек. Кругом полно раненых. Перевязываем и переносим на шоссе, их подбирают наши последние машины. Я кричу: «Женя, у меня нет бинтов! Жгуты нечем накладывать! Пустая сумка».

Сколько длился бой, не знаю, казалось - бесконечно долго. Погиб командир, убиты Чуднов, Радкевич, Соснилло, а сколько всего бойцов полегло вокруг - сказать трудно. Бой стихал. Танки ушли куда-то в сторону, в лес. Захватив двух раненых бойцов, мы перебрались через шоссе и углубились в лес. Вскоре наткнулись на опустевший полевой аэродром, на котором стояла машина и несколько летчиков. Машина готовилась к отходу. Увидев нас, летчики закричали: «Девчата, вы откуда? Ведь дан приказ об отступлении на этом участке!» Мы рассказали о бое, из которого вышли. Летчики забрали нас и раненых в машину и доставили в Клин, в райотдел НКВД. Начальник райотдела связался с Москвой и получил указание срочно нас доставить в Москву.

С тяжелым сердцем мы вернулись в Москву. В Краснопресненском райкоме партии секретарь Ухолин сказал мне: «Не падайте духом, дорог был каждый час. Опарин действовал по обстановке и его отряд вместе с бойцами Красной Армии задержал фашистов на одном из подступов к Москве».

Вскоре наш отряд был пополнен. Командиром был назначен представитель Краснопресненского райотдела НКВД Максим Капитонович Степин, комиссаром - инструктор райкома партии Василий Васильевич Горелов. Остались в памяти имена и некоторых бойцов: Алексей Александрович Лотов, Григорий Миргородский, Иван Порфирьевич Кора, Матвей Евсеевич Яблонский, Иван Коростылев, Евгения Михалина, пулеметчик Вася Елисеев, Николай Горин, Юра Колпакчи, Петрученко, Миша Осмоловский.

Опять начались усиленные занятия от зари до зари: стрельба, метание гранат, ходьба на лыжах, знакомство с техникой минирования. Степин без устали предупреждал, что ближний тыл врага - особенно опасная зона, в ней нельзя разжигать костров, как бы ни было холодно, нельзя заходить в дома, отдыхать придется только на снегу.

В ночь на 19 декабря 1941 года отряд под командованием М. Степина отправился к линии фронта в район Солнечногорска, который 12 декабря был освобожден от захватчиков.

Мы продвигались к лесу небольшими группами, но попали под сильный минометный обстрел. Доползли до оврага и пошли к лесу по его дну. Наконец, все собрались. Задержался А.Лотов. Мотом появился и объяснил, что задержался у нашего разбитого танка, где лежал убитый танкист. «Документы искал», - оправдывался Лотов. Степин сурово отчитал его: «Я уже объяснял всем, что диверсии и разведка в ближнем тылу у фашистов - дело крайне опасное и требует повышенного внимания... Вернемся с задания - накажу. Обнаруживать себя, необдуманно рисковать не имеем права».

Попыток пройти в тыл к противнику за ночь было предпринято три. Ноги гудят, спать готовы стоя, мороз лютый, а погреться негде. Опять попадаем в зону сильного обстрела. Вновь команда «ложись и замри», но я-то не могу замирать, я должна следить, чтобы никто не обморозился... Светает. Безрезультатно возвращаемся в глубь леса. «Костры не разводить, не спать, не спать, а то замерзнете», - подбадривает комиссар. Когда возвращались, попали в сплошную зону обстрела, снаряды так и били по перелеску, где мы находимся. Потерь у нас, к счастью, не было, лишь двое оказались легко ранены. Мрачные и усталые возвратились мы на опорную базу.

21 декабря мы получили приказ двигаться в сторону Балабаново и Малоярославца. Место прохода в тыл противника искали сами.

Пройдя вперед километров десять, отряд пересек поляну, по краю которой проходил хорошо наезженный зимний большак. На нем показались три фашистских танкетки. Уже отчетливо слышно было их гудение. Расставив нас за деревьями поблизости от дороги, командир дал команду: «Кидай гранаты прицельно!». Полетели гранаты и бутылки с горючей смесью. Две танкетки загорелись, а третья стала уходить. Степин скомандовал: «Быстро отходить в лес!». В чаще мелколесья отдышались, довольные своей небольшой, но победой. Степин объявил, что мы переходим к выполнению нового задания: неожиданно с тыла ворваться в деревню Суходрев и навести панику на немецкий гарнизон. Наша разведка выяснила, что охранения в деревне нет. Фашисты сидят в помещениях школы и общежития, празднуя Рождество. Все должны решить быстрота и внезапность. Степин разбил группу на две части: одной руководил сам, другой - комиссар Горелов.

Соблюдая осторожность, мы стали продвигаться вперед к зданиям школы и общежития, занимая определенные заранее места. По команде в окна полетели гранаты. Наше появление было настолько неожиданным, что немцы выскакивали из домов полураздетые, тут же попадая под огонь наших автоматов. В результате было уничтожено более пятидесяти гитлеровцев. Преследуя бежавших фашистов, которые вели беспорядочную стрельбу, наш отряд ворвался в небольшую деревню вблизи Суходрева. Здесь, отступая под натиском Советской Армии, фашисты жгли дома, убивали местных жителей, уничтожали скот. Деревня была охвачена пожаром. Коростылев и Лотов вытащили из сарая двух факельщиков и полицая. Оказалось, что фашисты, прежде чем поджигать дома, сгоняли жителей в подвалы и запирали их там.

Мы начали спасать из огня детей и женщин, оказывать им медицинскую помощь. Рваные, обожженные и грязные, они плакали, обнимая нас. Особенно измучены были дети, многие из которых получили ушибы, когда фашисты кидали их в подпол. Наши бойцы бросались в горящие избы, не чувствуя опасности и страха. Спасая людей, многие получили ожоги. Обгорела и я.

Выбив немцев из деревни, Степин подал условный сигнал зеленой ракетой. Это было в преддверии нового, 1942 года. Его мы встречали в освобожденной деревне, сидя на нарах в школе, превращенной фашистами в госпиталь.

Теперь перед нами была поставлена новая задача. Опережая наступающие войска Красной Армии, углубиться на оккупированную территорию и минировать дороги, по которым двигалась отступавшая немецкая техника. Степин разделил отряд на группу минеров и группу наблюдения. И вот это-то оказалось самым трудным - сидя в засаде, ожидать, когда сработают наши мины. Только убедившись, что после взрыва живой силы противника не осталось, мы двигались дальше. Помню, один раз Г. Миргородский и И. Кора подорвали машину, в которой было человек десять-пятнадцать фашистов. Отряд дал бой. У нас оказалось двое раненых - Яблонский и Миргородский. Так мы шли и шли. Костров почти не разводили. Когда хотелось пить, сосали снег.

2 января наши войска освободили Малоярославец, 4 января - Боровск. Здесь наш отряд соединился с частями Красной Армии. Никогда не забуду наш выход с задания. Был яркий солнечный день. Много, очень много снега. По обочинам дороги лежали грудами тела замученных фашистами красноармейцев, попавших в плен. Обнажив головы, шли мы по этому жуткому коридору. Все молчали... С тех пор прошло уже более сорока лет, но события тех лет стоят перед глазами, не уходят из сердца.

Все мы, оставшиеся в живых, вошли в состав мотоистребительного Московского партизанского полка НКВД. В его составе наша группа действовала на Смоленщине, а затем была заброшена в Дятьковский партизанский край. Здесь боевыми операциями нашей группы руководил Иван Степанович Колонин, смелый и опытный командир, работник органов НКВД Московской области. В Дятьковский край мы прибыли в конце мая 1942 года. Хорошо помню первые боевые походы на Брянщине, первый подрыв вражеского эшелона на железной дороге Рославль - Брянск, вывод группы бойцов и офицеров кавалерийского корпуса Белова на базе местных партизанских отрядов...

В июле 1942 года начались тяжелые бои с карательной экспедицией фашистов, поставившей себе целью ликвидировать партизанский край. В числе многих партизанских отрядов Брянщины наш отряд под руководством Колонина без связи с основными отрядами в течение двенадцати суток вел непрерывные бои с карателями. В результате отряд вышел из окружения. В этом переходе наш командир был убит. Вместо него назначили А. Иванова. По рации из Москвы мы получили приказ перейти под командование полковника Г.И. Орлова, в состав Дятьковской партизанской бригады. На Брянщине подпольный Дятьковский райком принял меня в члены партии.

По разному сложились судьбы бойцов отряда Красной Пресни.

В Дятьковском крае сложили головы наши краснопресненцы - Матвей Яблонский, Григорий Миргородский, Иван Кора, Николай Горин. Е.В. Шанцер после войны много лет возглавлял кафедру исторической геологии в Московском геолого-разведочном институте. Окончили МГРИ Е. Михалина и автор этих строк. Через 25 лет после войны я встретилась с А.А. Лотовым, который рассказал мне о том, что после походов на Брянщину И. Коростылев был заброшен в бригаду Ковпака, где был командиром минноподрывного отряда. Участвовал в Карпатском рейде, был тяжело ранен. Сам Лотов для организации партизанского движения был направлен в Польшу. В 1944 году его отряд развернул боевые действия в районе Бабий Гуры. После войны А.А. Лотов стал крупным гидростроителем, участвовал в строительстве Дубоссарской и Каховской ГЭС. Умер в 1985 году. В селе Топчино Магдалинского района Днепропетровской области есть улица, носящая имя А.А. Лотова.

Так сложилась боевая судьба маленького партизанского отряда Красной Пресни. Вспоминая о том времени, с горечью думаешь о потерях и с радостью о смелых, отважных комсомольцах и коммунистах, которым судьбы Москвы и Родины были дороже собственной жизни.